Последний замысел Хэа - страница 5

Крушинки считались излюбленным лакомством топтунов, хотя из-за этого лакомства животное часто ломало коготь. Сломанный коготь не отрастал, и в большинстве случаев, после нескольких болезненных попыток разбить панцирь лапой, топтун переходил на другую, более безопасную пищу. Такое происходило с молодыми и неопытными животными, по прошествии трех-четырех дней топтуны становились весьма осторожными.

Топтун

Первая смотрела на незнакомца.

"Печальная статуя», – думала девушка (она видела такие на морском берегу, эти печальные статуи стоят в ряд, и смотрят в сторону моря). Бледный, молчаливый, словно не верит в спасение или боится проснуться.

– Не думай, что я поверила, – чуть слышно сказала девушка, – я всё равно узнаю, рано или поздно узнаю, – рука тронула ножны, словно добавляя весомости сказанному.

"Зачем я его спасла? Зачем? – думала Первая, – разбойника, которого приговорили. Который придумал себе оправдание. Самое безобидное. Наверное, однажды я пожалею… Впрочем, я уже жалею".

Долговязый постучал. Раз, два. Как и было условлено.

В карете кто-то задвигался, кто-то закашлял.

– Повязки у всех? – крикнула Первая. Ответом было мычание, значит, у всех.

Дверь приоткрылась. Напарник, кое-как перегнувшись, протиснулся, при этом задев потолок. Спустя мгновение вышел, так же, как и зашёл, задом вперёд. И молча кивнул.

Девушка залезла в дорожную сумку и вытащила обрезок плотной, но мягкой ткани. Такая ткань была связана из внутренних покровов, выстилающих колоколовидные утолщения кубышек – жилище маленьких носатиков. Свет она не пропускала, совсем, и была важным предметом для всех неприкрытых. Если эти неприкрытые решатся путешествовать во время пылающих.

– Нагнись, – приказала Первая.

Незнакомец нагнулся.

– Зажмурься.

Зажмурился.

"Пока как по маслу", – Первая развернула повязку.

– Только скажи, что ты прикрытый, – прошипела она ему на ухо и завязала глаза.

– Теперь входи, – Первая помогла подняться, а после зашла сама.

Последним входил Долговязый.

– Можно снимать, – сказала девушка. И захлопнула дверь.

В карете было темно.

Большая дорожная лампа висела под потолком, но горела она вполнакала, даже, скорее, в четверть. Дорога длинная, масло приходилось экономить.

В карете было душно.

Ставни закрыты плотно, так, чтобы даже случайный отблеск пылающих не беспокоил сидящих. Присутствие же еще одного попутчика, к тому же целые сутки провяленного на дереве, свежести не добавляло, и Первая в очередной раз согласилась, что совершила ошибку.

Но делать нечего, взяла так взяла, обратно не выкинешь…

Кроме неё и спасенного ею разбойника, в карете сидело трое. Все трое носили жёлто-бурые плащи из кожи морских ползунов, отличительный знак малоизвестной гильдии – гильдии искателей. Все её члены жили в Прихолмье – далёком Лесу у самых холмов, причём в самом отдалённом селении этого Леса. Днём, когда жители других поселков возвращались на равнину, искатели уходили на холмы. У холмов было чуть холоднее, и, хотя тепло, исходящее от земли, согревало, дул довольно прохладный ветер. Поэтому они и носили кожаные плащи. Вполне вероятно, поэтому. Правда, была в этом доля иронии – ползуны жили у моря, на другом конце мира.

Черноволосая кареглазая женщина с красивым, но обветренном из-за долгой дороги лицом, молодой человек с легкой улыбкой, которая, кажется, прилипла к нему с рождения, и уже пожилой мужчина, заросший, словно отшельник Озёрного края, с резкими, будто бы вырубленными чертами. Даже в полумраке кареты отличие между сидящими казалось разительным. Крупное загорелое лицо "отшельника" весьма контрастировало со светлой, и даже как будто бледной кожей попутчиков. "Это Прихолмье, – подумала Первая, – в Прихолмье стекаются отовсюду, поэтому все и разные." Она немного насторожилась, ведь белая кожа была одной из особенностей двудушных. Но в полумраке глаза пассажиров не выделялись, отметин в районе лба не просматривалось, а значит, и волноваться не стоило.