Последний замысел Хэа - страница 52
Но только как это сделать?
Думал, думал, и пошёл на край Леса. Там, в зарослях тянучек, за поваленным деревом жил в глубокой землянке… ну, вы, конечно же, поняли.
– Уфф, – ответил шептун, вдавив кулачищи в землю, – добыча сама идёт в гости.
– Послушай, господин, у меня к тебе дело, – начал бегун. А у самого лапы трясутся, хочет бежать, без оглядки.
Но только вспомнил обиду – всё, уже не боится, и продолжает, уверенно, – что толку тебе от меня – кожа да кости. Я приведу саммаку, жирного и упитанного. Прямо в лапы. Пойдем, господин, со мной.
Усмехнулся шептун, но пошёл.
Дошли они, значит, до места…
Шептун остался в кустарнике, а бегун схватил припасенного острокрыла – и закопал под березой.
Долго ждать не пришлось. Появился тот самый саммака, еще более разжиревший и, как обычно, вразвалочку, подходит к добыче. Раскапывает и начинает лакомиться.
И вдруг понимает саммака, что что-то не так, и чувствует он загривком, как сзади в него кто-то дышит. И не просто кто-то – шептун. Да, да, грозный и злобный шептун.
"Ох! – завопил зверек, но даже не обернулся, схватился за свой живот, – плохо мне, плохо! Отравил меня бегун страшным ядом. И поделом – нельзя брать чужое. О-о-о-о! Как же мне хочется жить, увидеть братьев, увидеть сестёр, ещё хотя бы разок. Но, увы, мне умирать". Тут он упал, дёрнул лапками, раз, другой, и затих.
– М-м-м… – промычал Шептун, шевеля губами, – так, значит, ты его отравил? Чтобы я съел отравленного саммаку?!
Затрясся бегун, запричитал.
Но жизнь дорога, и стремглав бросился прочь.
Шептун посмотрел с отвращением на лежащее тело, надул свои пухлые губы, и скрылся.
А саммака встал, как ни в чём не бывало, и так же, вразвалочку пошёл к своей стае. Там получил обнимашки и успокоился.
Но только с тех пор ненавидит бегун саммаку, и если встретит, то обязательно погонится.
Бесполезный закрыл глаза и стал вспоминать.
Он вспомнил, как в детстве любил приманивать саммак, как приносил к полю тянучек добычу – пару пойманных брум или пыхчика, которого, играючи, подрал плащеносец. Плащеносцы пыхчиков не едят, но покалечить могут. А вот саммаки не брезгуют.
Как же стучало сердце, когда он слышал шуршание, и из тянучек, вразвалочку, выходил саммака. Позевывая круглым широким ртом и высовывая шершавый язык. Саммаки не пугались людей, как и равнинные ангелы, да, впрочем, и большинство зримых душ. Но и тут они были особенными – разрешали гладить по зеленой бугристой спине, ложились на спину, протягивая лапки, чтобы ты их пожмякал, но убегали, как только переходил границы дозволенного – а где эти границы, каждая саммака решала по-своему.
Хотя вот в неволе, несмотря на мягкий характер, саммаки не жили. Плащеносцы жили, а эти нет.
Парень захлопнул книгу.
Невинный возился с моделью какого-то странного механизма. Как он работает и для каких целей служит, Мутный не знал. Предположения возникали разные, но напрямую спросить у сожителя он не решался. Искатели – люди особые, сказал себе парень.
И вышел во двор.
Прогуляться вдоль речки, привести мысли в порядок, и, может, что-нибудь вспомнить. Что-то ещё.
То, что память наконец возвращалась – дело хорошее, он хотел, чтобы память вернулась. Но боялся. Новых открытий. Боялся того, что неожиданно вспомнит что-то особое, важное, неотложное, что-то такое, что тут же изменит жизнь. Или заставит уйти. Так после тяжёлой попойки вспоминаешь её подробности, которые проявляются голове. Медленно и с издёвкой.