Последняя империя. Падение Советского Союза - страница 51



Необходимые документы подготовили заблаговременно. Несмотря на ссылки на Конституцию, ни один из указов ГКЧП не был конституционным. Дело было не только в том, что Янаев не имел права принимать полномочия Горбачева (ведь президент был дееспособен): даже Горбачев не обладал полномочием вводить чрезвычайное положение без согласия союзного и республиканских парламентов. Кроме того, отсутствовали и причины для объявления чрезвычайного положения: 18 августа 1991 года не было ни стихийных бедствий, ни техногенных катастроф, ни массовых беспорядков. Единственная критическая ситуация, которая пришла на ум авторам документов, касалась спасения урожая, но и в сельском хозяйстве положение было не лучше и не хуже обычного. Впрочем, Янаев и члены ГКЧП уже поставили свои подписи, а это значило, что Рубикон перейден и пришло время действовать. Янаев и Павлов уединились в кабинете и. о. президента и пили до рассвета. Владимир Крючков провел остаток ночи, встречаясь со своими замами, начальниками управлений. Идея ГКЧП принадлежала ему, и его подчиненные принимали непосредственное участие в составлении нужных путчистам документов и в первых тайных приготовлениях. Пришло время задействовать весь аппарат КГБ. В половине четвертого утра Крючков созвал высших чинов КГБ и объявил им о сворачивании перестройки. Демократическое руководство не владеет ситуацией, сказал он, имея в виду Горбачева и его либеральных советников, и пришло время ввести чрезвычайное положение>22.


Первые новости о введении чрезвычайного положения (на срок до шести месяцев) были переданы по советскому радио и телевидению в шесть часов утра 19 августа. Теле- и радиостанции работали в таком режиме, как если бы в стране объявили траур по высшему руководителю. Когда умирали генсеки – Брежнев (1982), Андропов (1984), Черненко (1985), – радио и телевидение транслировали в основном классическую музыку и балет. Hе означал ли показ “Лебединого озера” кончину очередного лидера? Наверняка это никто не знал. Прозвучало лишь заявление о болезни Горбачева, не подкрепленное, однако, медицинским заключением>23.

Горбачев, проведший в Форосе бессонную ночь, узнал о собственном смещении благодаря небольшому радиоприемнику, сохранившемуся у него по недосмотру заговорщиков. “Какое счастье, что он оказался с нами! – записала в дневнике Раиса Горбачева. – По утрам, бреясь, Михаил Сергеевич обычно по нему слушал ‘Маяк’. Взял его с собой в Крым. Стационарный приемник, имеющийся здесь, в резиденции, ни на одном диапазоне не дает приема. Маленький ‘Сони’ работает”. Ночь выдалась тревожной. “К нашей бухте подошло несколько больших военных кораблей, – писала Раиса Максимовна. – ‘Сторожевики’ необычно приблизились к берегу, постояли минут пятьдесят, а затем отошли, отдалились. Что это? Угроза? Изоляция с моря?” Ни она сама, ни ее муж не знали ответа на этот вопрос>24.

Появление необычно большого числа патрульных кораблей возле дачи Горбачева было одним из немногих фактов, которые ЦРУ могло предоставить президенту Бушу в довесок к официальным советским сообщениям. Еще одно донесение гласило, что самолет Горбачева не покидал Крым. Американцы знали, что Горбачев там, однако никто не мог сказать, что с ним.

Вечером 19 августа президент Буш надиктовал текст заочного обращения к Горбачеву:

Вот я сижу с разноречивыми собранными донесениями и совершенно не знаю, вернетесь ли вы, Михаил. Надеюсь, вы не допустите чего-либо компрометирующего вас лично и в случае вашего возвращения на вас не падет тень. Надеюсь, Ельцин, требующий вашего возвращения, проявит твердость и не позволит силам, стоящим за этим гнусным переворотом, себя одолеть.