В этот момент Лия вдруг изменилась – её тело начало растягиваться, бледная кожа засветилась изнутри, а из спины вырвались голубые энергетические крылья.
– Я задержу их, – её голос звучал уже по-другому, с металлическим отзвуком. Делай, что должен.
Антон с трудом поднял голову. Ядро было так близко…
Боль снова накатила волной, и на этот раз он не смог её сдержать – крик вырвался из его горла, эхом разнесясь по камере.
В этот момент чёрный куб в его груди наконец высвободился.
Он вышел сквозь кожу, не оставив раны – просто материализовался в воздухе перед Антоном, вращаясь и увеличиваясь, пока не сравнялся в размерах с тем, что висел в центре камеры.
Два куба начали притягиваться друг к другу.
Стражи замерли, будто получив какой-то сигнал.
Геннадий, весь в крови, опёрся на колено:
– Что, чёрт возьми, происходит?!
Лия, теперь больше напоминавшая голограмму, чем человека, обернулась к ним:
– Слияние. Он активирует протокол.
Антон поднялся на ноги. Боль ушла, сменившись странной ясностью. Он видел код – весь мир вокруг распадался на строки, на функции, на переменные.
И он понимал каждую.
Кубы встретились.
Ослепительная вспышка озарила камеру.
Антон услышал голос Кубика, но на этот раз он звучал не в его голове, а отовсюду сразу:
Последняя итерация активирована. Начало перезагрузки.
Стены начали дрожать.
Потолок осыпался цифровым пеплом.
Лера схватила Антона за руку:
– Что ты наделал?!
Он обернулся к ней и улыбнулся.
– Освобождение.
Мир взорвался светом.
Белое.
Сначала только белое.
Антон пытался понять, открыты ли его глаза, но не мог различить границу между зрением и слепотой. Тело казалось невесомым, будто растворившимся в этом бескрайнем молочном пространстве.
– Он приходит в себя, – женский голос где-то справа.
– Зафиксировать показатели, – мужской, резкий, профессиональный.
Постепенно белизна начала приобретать очертания. Потолок. Светильники. Капельница.
Больничная палата.
Антон попытался пошевелиться и ощутил, как холодные металлические манжеты сжимают его запястья.
– Не дергайтесь, Милованов. Вы в карантине, – перед ним возникло лицо врача в прозрачном респираторе. Глаза за очками смотрели устало и безразлично.
Губы Антона слиплись, язык прилип к нёбу.
– Где… остальные? – его голос звучал чужим, хриплым от долгого молчания.
Врач переглянулся с медсестрой.
– Ваши сообщники находятся под наблюдением. Вам повезло – вы очнулись первым.
Антон медленно повернул голову. За стеклянной стеной палаты маячили силуэты в защитных костюмах. Над койкой монотонно пикал монитор, вырисовывая зелёную кривую его сердцебиения.
– Сколько…?
– Три года, семь месяцев и четырнадцать дней цифрового заключения, – врач щёлкнул стилусом по планшету. Физически – шесть недель в коматозном состоянии после извлечения.
Антон закрыл глаза. Воспоминания нахлынули волной – шахты, куб, Лия…
– Куб… где куб?
Врач замер.
– Вы говорите об артефакте, обнаруженном в вашей нейросети? Он был изъят для изучения.
Антон попытался снова поднять руку, но манжеты жёстко держали его.
– Они не понимают, что с ним делать, – новый голос из двери.
Человек в чёрном костюме без опознавательных знаков подошёл к койке. Его лицо было гладко выбрито, волосы коротко подстрижены, но глаза… Глаза казались странно пустыми.
– Оставьте нас, – кивнул он медикам.
Когда дверь закрылась, незнакомец присел на край кровати.
– Вы уничтожили миллиардный проект, Милованов. Лазуритовые рудники теперь просто кусок мёртвого кода.
