Лиззи отложила вилку и вытерла губы салфеткой.
– Я не просто взяла и оставила ее тут, Эвви. Я поехала учиться – это всегда было у меня в планах. Я никогда и не скрывала, что хочу выбраться из этого городка. А когда меня приняли в Диккерсон, я поняла, что этому пришла пора. Альтея очень огорчилась, что я уезжаю, но она это поняла.
– Она знала, что если попытается вас здесь удержать, то потеряет навсегда. И, судя по всему, она была права – потому что наконец вы все же сюда приехали.
– Тогда зачем вы попрекаете меня моим отъездом?
Эвви подняла на Лиззи свои медно-зеленые глаза.
– Я вовсе вас не попрекала. Во всяком случае, не тем, что вы думаете. Вопрос не в том, что вы уехали. Это я как раз отлично понимаю. У каждого есть право отправиться искать себя – однако, когда поиски завершились, необходимо вернуться домой, оценить то, что осталось позади, и открыто посмотреть правде в глаза. – Она на миг умолкла, отодвигая тарелку, после чего цепким взглядом вперилась в Лиззи: – Или, может быть, на самом деле вы еще просто себя не нашли?
Последняя обмолвка вызвала у Лиззи раздражение – ради чего это почти наверняка и было сказано. Но все же было кое-что, чего Эвви явно не понимала.
– Есть одна причина, Эвви, по которой мне так сильно хотелось уехать из Сейлем-Крика. Тогда здесь кое-что произошло…
– Я в курсе той истории с девушками, – оборвала ее Эвви. – И знаю, что тогда подумали люди, что они насчет этого говорили и как они после этого относились к вашей бабушке. И о вашей матери я тоже знаю: как в тот день в кофейне она словно лишилась рассудка и наговорила ужасных вещей, проклиная весь этот город. Как потом наскоро собрала свои манатки и умчалась невесть куда, оставив после себя полный кавардак. Я все это знаю.
Встретившись на миг глазами с Эвви, Лиззи сразу поняла, что та действительно все знает. Или почти все…
– И здесь по-прежнему обо всем этом судачат? В смысле, об Альтее? Неужели люди до сих пор считают…
И вновь Эвви ее перебила:
– Я не слышала здешних слухов, если вы об этом спрашиваете. Меня в это посвятила ваша бабушка. А что касается жителей городка – то я знать не знаю, что они там думают. Во всяком случае, при мне никто ни разу и слова насчет этого не сказал. Да и вряд ли кто бы посмел это сделать.
Внезапная напряженность в голосе Эвви немного огорошила Лиззи.
– Почему же?
– Видимо, им лучше знать. – На губах у Эвви появилось подобие улыбки, слегка обнажившей ее зубы – белые и ровные, точно искусно нанизанный на нитку жемчуг. – Мне кажется, меня здесь немного побаиваются. Такие лица, как у меня, в Сейлем-Крике, скажем, встречаются нечасто.
Теперь пришла очередь улыбнуться Лиззи. Ей совсем нетрудно было поверить в то, что жители Сейлем-Крика побаиваются Эвви. Выглядела та чрезвычайно грозно и внушительно. И все же что-то в этой женщине было необъяснимо для нее, комфортное, внушавшее странное ощущение чего-то очень знакомого и близкого.
– Расскажите мне о бабушке, – тихо попросила Лиззи. – Долго она болела?
– Посуда!
– Простите, что?
Эвви резко поднялась на ноги, скрипнув ножкой стула по дубовой половице.
– Мы можем поговорить об этом, пока моем посуду. Несите свою тарелку.
Пока Эвви наполняла раковину, Лиззи закончила убирать со стола. Так несказанно приятно было вновь хлопотать на этой кухне, где они с Альтеей провели когда-то столько счастливых часов – словно надеваешь старенькие домашние тапочки, которые уже очень долго не носил. И на мгновение Лиззи удалось даже забыть всю ту ужасную череду событий, навсегда изменившую их жизнь. Или почти забыть.
