Лучше жить с могилой чёрною вдвоём,
Потому что в сотни раз милей земля
Мужа старого, красавица моя!
Так чего же от него ты не уйдёшь?
Ты красивая, красивого найдёшь.
Старичонка твой не стоит и гроша,
А краса твоя – ведь золото, душа!..
А не хочешь уходить, так можно так:
Тёмной ночью, лишь уснёт он, твой дурак,
Я джигита-удальца тебе найду,
Я красавца молодого приведу.
У него в объятьях – рай. Его глаза
Точно звёзды. Сам он строен, как лоза.
В страстных ласках словно пламень он горит.
Что ни слово – чистым золотом звенит…»
Закружилась у красотки голова.
Прямо в сердце ей запали те слова.
Состоит ведь Фатима из жадных губ,
Из очей, которым каждый, всякий люб.
Не её смутит развязный поцелуй…
Эй, Сафый! Об участи ты своей горюй,
Плачь, бедняга, потому что с той поры
Каждой ночью для забав и для игры
Пробираться молодые стали к ней!
Фатима встречала с ласкою парней,
То один её целует, то другой…
Уходили только с утренней зарёй.
Развлекалась иногда на стороне
И по сходной продавалася цене.
Ведь глаза её к себе манили всех,
Обещая много сладостных утех…
Фагилятен, фагилятен, фагилят!
О проделках Фатимы все говорят…
Дни и ночи, дни и ночи напролёт
Греховодница игру свою ведёт,
А про мужа стала вовсе забывать.
Стала «бабою» Сафыя называть.
Он же видел всё, и знал, и замечал,
Но слепым он притворялся и молчал.
Он любил её и был готов простить:
Всё равно с вороны чёрный цвет не смыть.
Фатима для мужа – молока белей
И воды речной прозрачней и светлей.
Он в жену свою до крайности влюблён,
Ничего не хочет слышать, видеть он.
Заступается за честь своей жены,
Не находит в ней ни капельки вины.
А меж тем уже немало глаз чужих
Видели её в объятиях других…
Фагилятен, фагилятен, фагилят!
Дни и годы, дни и годы всё летят.
Фатима в уютной комнате своей
Всё ласкает, нежит молодых парней.
Но Сафый мирится с горькою судьбой,
Разводиться он не думает с женой.
Если кто о ней плохое говорит,
Он смеётся – хоть душа его горит.
Развестись с женой? Но он ведь не один:
Есть ещё у них детишки – дочь и сын.
Если он их мать прогонит со двора –
У него осиротеет детвора.
Как же может он расстаться с ней, с женой,
С милой спутницей своею дорогой?
Так он думает, и плачет, и грустит,
Но, как прежде, ничего не говорит.
«Был бы умным он, – соседи говорят, –
Каждый день бы не глотал огонь и яд.
О такой жалеть? Любить её? К чему?
Кто с блудницей стал бы жить в одном дому?
За детей Сафый боится, за двоих, –
Что бояться? Пусть двенадцать будет их:
Лучше быть на свете круглым сиротой,
Чем всю жизнь стыдиться матери такой!..»
Долго все кругом шептались меж собой
И ругали бедняка наперебой.
И пришли к нему соседи наконец:
«Разведися с потаскухою, глупец!
Ведь она, Сафый, позорит честный дом,
Будешь ты из-за блудницы под судом!..»
И пришлось ему тогда жене сказать:
«Фатима, мне дольше нечего скрывать.
Не могу я больше жить с такой женой,
Жить иди с своею бабою-ягой.
Пусть тебя счастливой сделает яга,
Кормит, холит, покупает жемчуга!..»
Фатима! Упала в грязь твоя звезда,
Дом родимый ты покинешь навсегда.
Не спасли тебя лукавство и обман,
И лиса ведь попадается в капкан…
И ушла она с подушкою в руке
И с лепёшками в изношенном мешке…
Фагилятен, фагилятен, фагилят!
Ей соседи вслед насмешливо глядят.
Фатима, ты докатилась до беды.
Ты осталась без семьи и без еды.
Ходишь тощая, как высохшая кость,
Всех садов, лесов и улиц вольный гость.
Под сосной она проводит свой досуг,
Небо крышей служит ей, постелью – луг…
