– Барин! Александр Романыч! – нежно позвала горничная Арина.
– У-мм… Чего тебе? – тело, возлежащее на кушетке после обеда, шевельнулось.
– Лука с Федором с разведки вернулись, француза привезли! Только оне без чувств.
– Ого! Вели в людскую нести, сейчас выйду.
– Слушаюсь! – Арина, взмахнув золотистой косой, убежала.
Александр Романович, зевнув и покрестив рот, нашарил ногой шлепанцы, подтянул пояс, расправил лацканы теплого узорчатого халата и двинулся в людскую, посмотреть на добычу.
В людской было жарко. Топилась печь, весело постреливая березовыми поленьями. Пахло щами и хлебом. Стекла, покрытые морозными разводами, плакали от тепла, роняя слёзы на чистый крашеный пол. Сопя и вполголоса поминая чью-то мать, Лука с Федором втащили пленника и уложили на широкую лавку. Кухарка Ефросинья, кучер Герасим и Арина боязливо крестились, глядя на залитое кровью лицо и руки француза, на его заиндевевшие волосы и обледеневшие, закрученные колечками усы.
Вошел хозяин.
– Ну? Что тут у нас? – строго спросил он.
Фёдор, здоровенный мужик, зверолов и медвежатник, почтительно снял шапку. Лука – тоже.
– Вот, барин, по Вашему приказу, значит, разведку делали… Нашли энтого вот, саженях в трёхстах от дороги-то. С путя, стало быть, сбился. Волки напали, от тройки отбился, да уж не встал. Одним боком к коню привалился, а сверху волк убитый накрыл. Тем и выжил: пока они остыли-то! Думаем, недолго лежал, метель-то, только два часа, как кончилась.
Александр Романович нахмурился, подошел ближе. Потрогал ледяную руку с намертво зажатой саблей.
– Раздеть! Растереть водкою! Баню топить! – деловито распорядился он.
Сапоги снять не удалось, пришлось разрезать по шву. Шинель и мундир сняли, повозившись, без потерь.
– Глянь, подштанники, да богатые какие, вязаные! – шепнула Ефросинья Герасиму.
Арина смотрела искоса, стесняясь, краснела. Девица, что с неё возьмешь!
Прибежала ключница Феклуша со штофом можжевеловой водки.
– Так, Фёклушка. Плесни-ка по стакану Фёдору с Лукой! Заслужили!
Обрадованные разведчики хором гаркнули:
– Премного благодарны, барин!
И сразу же выпили из оловянных стакашек. Закусили хлебушком с крупной солью, крякнули. Хорошо, с морозу-то!
– Теперь, ступайте отсюда! И ты, Герасим, тоже. Здесь женские руки нужны!
Мужики вышли. Бабы – Фекла с Ефросиньей – стянули с военного нательную рубаху и подштанники.
– Ого! – в один голос восхитились обе.
Посмотреть было на что! Арина, ставшая совсем пунцовой, выскочила за дверь. Сердце колотилось, как щегол в горсти, ноги, почему-то, ослабли. В низу живота разлилось тепло. Встряхнув головой, побежала в свою светелку – помолиться Богоматери о здравии симпатичного полоняника. Эх, если б ещё имя узнать!
Тем временем француза растирали в четыре руки суконными тряпицами, не жалея можжевеловой. Дух стоял, как в кабаке в престольный праздник! Александр Романович сидел в уголке, под иконой, довольно покряхтывая в такт скрипу лавки. Тетки старались во-всю. Их крепкие руки бережно растирали и разминали каждый вершок белого, как сметана, крепкого тела.
– Что, бабы, не ранен ли он? Кости все целы? – спросил барин, раскуривая сигару от уголька из печи.
– Не, то волчья кровь была! – весело ответила Ефросинья, как раз отмывшая теплой водой лоб и уши офицера.
Тот начал шевелиться и стонать. Александр Романович наклонился, всматриваясь. Нет, обморожений не было. Все тело пылало, как начищенный самовар. Ещё бы, почитай, час над ним трудятся!
