– Что там? – спросил Денис.
– Немного… немного выше нормы, – ответил сын. Но голос его дрогнул.
Юра стал искать в рюкзаке инсулин. Нашел, щелкнул ампулой и набрал шприц.
– Уверен, что справишься? – спросил Денис.
– Уверен.
Терещенко вышел из машины. Он всегда боялся уколов. Но еще страшнее было его сделать. Он до сих пор не забыл, как мать просила вколоть ей обезболивающий препарат накануне свой смерти. Тогда Денису было семнадцать. И Денис не смог. Страх навредить матери плохим уколом (Денис очень боялся запустить в вену воздух) был куда сильнее, чем страх, что она испытывает жуткую боль.
Прислонившись спиной к «Ниве», Терещенко закурил и посмотрел на небо. Млечный Путь светился непривычно ярко. А Полярная звезда висела на небе, как шляпка гвоздя, прибитого к черному небу. Антураж апокалипсиса завораживал.
И в этот момент Денис подумал: а правильно ли он поступает, что везет детей в бункер? А вдруг завтра все наладится и наступит рассвет? И что тогда: прощай работа, а сразу после работы прощай квартира? Ведь за аренду надо будет чем-то платить… И с Анюткой нехорошо получится. Похоронят, как хоронят бомжей, потому что родственники не забрали. Без таблички даже похоронят, а то и вовсе в крематории сожгут. И развеют прах черт знает где.
Терещенко представил, насколько глупо он будет выглядеть в глазах детей, когда они приедут в Сочи, а из-за горизонта выползет Солнце. Самому за себя стыдно будет. Кто он после этого? Паникер? Псих?
Денис глубоко затянулся. Обошел «Ниву» кругом, надавил ботинком на колесо, проверив хорошо ли накачано. Вернувшись туда, где стоял миг назад, прошелся взглядом по звездам и подумал, что, с другой стороны, будет еще хуже, если они останутся в Армавире и все что происходит сейчас – самый настоящий апокалипсис. В итоге они окажутся у разбитого корыта. Самому перед собой будет паршиво, что не использовал шанс увезти детей в бункер.
Но если рассуждать здраво, Денис работу уже потерял. За то, что он ушел с линии, его точно уволят. Какой теперь смысл ехать обратно? Лед тронулся и теперь стоит идти до конца. Если в Сочи все-таки солнце взойдет, значит, он ошибся. Но ему это ему знакомо. Много раз Денис ошибался в жизни. И ошибался по-взрослому, и последствия были соответствующие. Одной ошибкой меньше, одной больше – уже без разницы.
Терещенко пару раз затянулся сигаретой, машинально достал телефон, нашел номер жены и нажал зеленую трубку. Не дозвонился. Выключен был Анютин телефон. И вспомнил – умерла же. По инерции позвонил. По привычке. Странно как-то: еще вчера в свой обеденный перерыв звонил ей узнать как дела (у нее был выходной, работала посменно консультантом в магазине косметики), чтобы к вечеру борща сделала. А сейчас хоть сколько звони. Не поднимет трубку.
Терещенко вздохнул, убрал телефон и щелчком пальцем выстрелил бычок на обочину.
Задул легкий ветерок, и он уловил запах бензина. Принюхался. Ему показалось, что бензином пахло из-под «Нивы». Он выкинул подальше сигарету, посмотрел под машину и посветил туда телефонным фонарем. Между задними колесами тонкой струйкой стекал бензин.
Денис поднялся на ноги и подумал, где он умудрился пробить бензобак. Ведь пуля попасть под днище никак не могла. Но ничего другого, кроме как попадание пули, на ум не шло. Тут же выстроилась логичная версия: пуля отскочила от асфальта, устремилась прямо под днище и пробила бензобак. Это было поистине фатальное невезение. Терещенко всегда не везло.
