Она зажмурилась, понимая, что нет смысла кого-либо винить, что она так и не сумела пустить кого-то в душу. Жизнь не раз показывала, что люди думают только о себе. Элисон предавали подруги, бросали, смеялись за спиной… Она всегда оставалась одна.
Элисон выругалась, нервно расчесывая метку на левом запястье, осознавая наконец, что умерла. Все. Финальная станция. Конец. Никакого больше шанса. Надежды.
Конец.
Финита ля комедия.
Хотелось орать. Разбить что-нибудь. Но она только всхлипывала, закрыв рот, чтобы сдержать истерику. Душа разбивалась на осколки, а Элисон ненавидела себя так сильно, что хотелось перерезать мойровы вены. Зачем она согласилась? Почему не пошла дальше? Зачем ей эта вторая жизнь? Она и первую свою ненавидела…
– Знаю, это тяжело.
Элисон вздрогнула, стерла слезы, понимая, что уже поздно: Каспер увидел ее слабость. Да и красные глаза и нос отлично подтверждали истерику.
– Меня не нужно поддерживать.
– Зря ты так.
Каспер сел на пол, прижался спиной к холодному камню. Какое-то время они сидели молча, и Элисон была благодарна за это, ведь не была готова обсуждать историю своей печальной жизни и смерти.
– Давно ты тут? – тихо спросила она, когда слезы высохли, а душевная боль немного утихла.
– Пять лет почти.
– Кто-нибудь остался?
– Мой тебе совет: не спрашивай никого тут о прошлом. Захотят – сами расскажут. Тут… умело выбирают кандидатов.
– Прости, я не…
– Я не про себя. Просто…
– Дай угадаю, у каждого никого нет из близких, а жизнь была такой никчемной, что и терять ее не жалко?
– Именно.
Элисон резко выдохнула. Вот и все описание ее жизни. Двадцать шесть лет и что? И ничего. Никаких воспоминаний, которые сейчас могли бы греть сердце, никто по ней не скучает, ведь она не научилась дружить, любить.
– Зачем им работники, у которых остались близкие? Любимые? Которые мечтают сбежать наверх, чтобы снова быть с ними? А нам всем терять нечего.
– Солнце и море, – заметила Элисон, закрывая глаза. Самый счастливый момент ее никчемной жизни: шестнадцатый день рождения, когда мама повезла ее в Лостхилл, чтобы показать море. Отец остался работать – они не могли себе позволить полноценный отпуск. Элисон с мамой несколько дней гуляли по набережным, любовались закатами, а дни проводили на пляже. И Элисон пообещала себе переехать в столицу, открыть кафе на берегу и стать счастливой. Но…
– Через пятьсот лет получишь ты свои солнце и море.
Элисон посмотрела на Каспера.
– Кто видел мой файл?
– Никто, Элисон. Только Клавдия. Ну, и верхушки, которые отбирают кандидатов в немертвые.
– Не думал, что нас обманывают? Мы же первые тут, верно? Сколько прошло?
– Двадцать четыре года с момента победы над мойрой.
– И? Никто еще не получил свое «долго и счастливо» после работы тут. Ведь никто еще не проработал здесь больше двадцати с хвостиком лет.
Каспер пожал плечами и отвернулся. Элисон вглядывалась в его спокойное лицо, печальные глаза, пытаясь понять, что за человек сидел с ней рядом. Что он пережил? Как оказался здесь? Какая боль преследует его? Но понимала, что спросить не может – расскажет сам, если сочтет нужным. Да и… нельзя пускать его в душу. Нельзя позволить и ему растоптать остатки желания жить.
– Надежда.
– Надежда?
Элисон недоуменно вскинула брови, а Каспер вдруг улыбнулся.
– А что еще остается? Я предпочитаю верить, что все будет хорошо.
– А если мы просто сдохнем через пятьсот лет? И все? Конец?
