Женщина продолжала ныть. Сделав ей укол анальгина, Гюльчихра выпрямилась.
– Мне будет нужен ваш паспорт.
– Он на столе, – простонала женщина, вновь укладываясь ничком. – Но я не согласна никуда ехать, кроме как в "Склиф".
– Ну, это, простите, не от меня зависит, – отозвалась Гюльчихра, взяв со стола паспорт. И вот тут женщина ее здорово удивила. Не столько тем, что она сказала ей, сколько тоном, в котором вдруг зазвенел металл.
– Ну так объясни тем, от кого зависит, что я – жена полицейского!
Гюльчихра посмотрела в глаза больной. Они еще были мокрыми, но из них исчезло прежнее выражение.
– Ты грузинка? – спросила женщина, зорко глядя на медработницу.
– Я – чеченка.
– Ах, ты чеченка? Тогда, я думаю, ты меня поняла.
– Я вас поняла. А где ваш страховой полис?
– В паспорте он!
– Нужен городской телефон, – опять обратилась к девушке Гюльчихра.
Слепая кивнула и повела ее в третью комнату – по всей видимости, в свою. Там было довольно тесно – диван, шкаф, стул, кресло, комод и гитара, висевшая на стене, занимали большую часть пространства, однако, чистенько, ни пылинки. Потолок был в разводах, обои кое-где отошли, телефон стоял на комоде.
– Как тебя звать? – спросила у девушки Гюльчихра, набирая номер.
– Анфиса.
– Как давно ты не видишь?
– Почти три года.
– А диабетом болеешь с какого возраста?
Слепая от удивления заморгала.
– Как вы узнали?
– Да ацетоном прет от тебя, как от алкоголика! Это интоксикация. Тебе тоже в больницу надо бы… Алло, здравствуйте! Женщина, москвичка, тридцать пять лет, разрыв прямой кишки в результате травмы. Кровотечение. Нет, вы знаете, она хочет в "Склиф". Ее муж работает в Министерстве Внутренних дел. Хорошо, спасибо.
Продиктовав паспортные данные пациентки и номер полиса, Гюльчихра связалась с водителем.
– Алло, Мишка, тащи носилки сюда. Восьмой. Сто шестьдесят третья. Поедем в Склиф. Ну, не знаю.
Положив трубку, она опять взглянула на девушку.
– И ты тоже, друг мой, поедешь с нами.
– В смысле? Куда? – ахнула незрячая.
– В Институт Склифосовского. У меня там много знакомых. Тебя прокапают физраствором. Вечером я тебя заберу, привезу сюда.
Анфиса молчала.
– Ты, вообще сахар контролируешь? – вновь пристала к ней Гюльчихра.
– Да как вам сказать…
– Да можешь не говорить, мне и так все ясно. Ладно, пойдем, оденем ее. Сейчас принесут носилки.
Ольга хранила сосредоточенное молчание, продолжая лежать с упором на локти. Взгляд ее был суров.
– Вас прооперируют в "Склифе", – сказала ей Гюльчихра, пока незрячая родственница на ощупь извлекала из шкафа белье, колготки, юбку и свитер. – Паспорт и полис кладу на стол. Где сейчас ваш муж?
– Как – где? – скривила больная рот. – На дежурстве! Я ведь тебе сказала, он – полицейский.
– Вы заявление писать будете?
– На кого? – удивилась женщина.
– На того, кто вставил вам в зад бутылку. Это – умышленное причинение тяжких телесных повреждений. Наказывается сроком до пятнадцати лет.
Ольга неожиданно пришла в ярость.
– Да что ты лезешь не в свое дело? Я на тебя скорей напишу – за то, что ты ехала полчаса! Учить она меня будет! Анфиска, слышала? Заявление!
– Не кричите, а то опять пойдет кровь.
Больная притихла. Ее успели одеть до прихода Мишки с носилками. Мишке было под сорок. Общаясь с ним, Гюльчихра удивлялась ему все больше. Прогресс в стадии начала двадцать первого века он презирал. Мобильником, впрочем, пользовался, а вот интернетом – нет, хотя интересовался многим, от философии до рыбалки. Вся его комната, соответственно, была в книгах. Это никому не мешало, поскольку он жил один. Свою двадцатидвухлетнюю "Волгу" ремонтировал сам, веселя весь двор.
