– В каком смысле?
– Настоящие фейские плоды имеют вкус порога, – сказала Индиго, повторяя слова из моих собственных исследований, – алхимические свойства которого могут преобразить всё, чем мы являемся. Это может позволить нам перемещаться сквозь пространства, не созданные для людей. Может давать нам силы. Позволяет нам прозревать сквозь чары. Кто сумеет сказать, как это выглядит на самом деле?
Индиго протянула мне плод. Тогда я понял, что она предлагала мне не дверь к побегу, а средство для жизни.
– Плоды фейри особенно опасны, – сказал я. – На вид они прекрасны, но говорят, смерть привносит в них аромат амброзии.
Полные спелые губы Индиго обрели золотой цвет языческого божества. Мне нравилось, как она сидела сейчас, поджав под себя длинные ноги, нравилась искусная небрежность её рук, словно она совсем недолго пребывала в этой форме.
– На мой взгляд, звучит слишком обманчиво, – сказал я, наклоняясь к ней, проводя большим пальцем по её нижней губе.
– Не волнуйся, – улыбнулась Индиго. – Если будешь хорошо себя вести, я сумею тебя защитить.
– Обещаешь? – спросил я.
– Конечно, – ответила она. – А теперь закрой глаза.
Я сделал, как было велено, и Индиго поместила сливу меж моих зубов. На вкус та была как золото и мёд, с отголосками металла и соли. Таков был вкус пересекаемого порога, заключённой сделки. И всё это время я держал глаза закрытыми, а Индиго защищала меня.
Я знал, что слова Ипполиты – всего лишь слова, и всё же они вызывали в сознании образы. Прислонившись к двери, затаив дыхание, я думал о девушке из сказки «Жених-разбойник», о том, как мёртвый мизинец приземлился ей на колени. Как она, должно быть, считала все поцелуи своего возлюбленного и вспоминала сладость его дыхания, пока по другую сторону печи он высасывал костный мозг из девичьей бедренной кости.
Позже я пойму, что именно в этот миг Дом Грёз нанёс удар. Такова была природа разумных мест. Я полагал, Дом не мог соблазнить меня никакими знаниями и убедить исполнить его волю. Но я ошибался.
В один миг я смотрел на свои ступни. В следующий я снова услышал тот же детский вздох:
«Ты лжёшь. Этого недостаточно».
Внезапно меня буквально втолкнуло в образ, имевший форму и вес памяти. Я увидел маму – такой, какой она была, когда мне было семь. У неё была слишком крепкая челюсть, чтобы считаться красавицей, но её глаза цвета лесной зелени были нежнейшими, как у лани.
Мы стоим в кухне, и кто-то тянет меня за руку. Это мой брат, пухленький, перемазанный в варенье, извивается и смеётся, когда я кручу его на месте. В руке у мамы сигарета. Мы замираем, когда раздаются тяжёлые шаги отца в гараже. Мама ухмыляется и сбрасывает пепел в раковину.
«Готовы поиграть, мальчики?»
Я сморгнул. Понял, что по-прежнему сидел под дверью Ипполиты. Звук шагов моего отца растворился, превращаясь в сдержанное постукивание каблучков миссис Реванд, поднимавшейся по лестнице. Образ полностью растворился. Я проследил за ним на границах сознания, поразившись тому, как аккуратно эта ложь пристроилась внутри. Как такое вообще было возможно?
В ответ солнечный свет пробился сквозь витражи. А когда я опустил взгляд, мои руки были погружены в синеву.
«Если найдёшь Лазурь, Дом вознаградит тебя. Дом знает твои самые потаённые желания. Он всегда исполняет чаяния».
