Он был очень вежлив и великодушен. Никогда я от него не слышала фраз типа: «Ты мне не нравишься, оставь меня в покое».
И я не уверена, что мне в такой ситуации хватило бы терпения вести себя столь же тактично.
Подозреваю, морг был последней Даниной надеждой. Приглашая меня присоединиться к нему во время ночного дежурства, он наверное, думал, что я струшу, после чего мне станет неловко его преследовать, и можно будет прогуливаться со своей девушкой без угрозы обжечься моим ревнивым взглядом.
– Ты ведь хочешь стать врачом? Сегодня я дежурю в морге. Если родители разрешат, можешь присоединиться.
Сколько надежды в любимых глазах...
Не надейтесь, нет-нет-нет! Все будет по-другому! Вы станете только моими!
А страх уже пополз по телу мурашками.
Родители – вот еще, это не проблема. Позвоню ближе к полуночи, скажу, к Нине пошла алгебру учить, засиделись, мосты вот-вот разведут, так что заночую у подруги.
Как я отреагирую, увидев мертвое тело, – вот что меня беспокоит. Только бы руки не тряслись. И голос не дрожал. А если обморок? Решено – возьму нашатырь.
Последнее оказалось отличной идеей – у меня действительно сильно закружилась голова, еще на лестнице. Кровь, гниль, формалин, экскременты – все эти запахи перемешиваются и становятся кувалдой, которая бьет наотмашь. Я чуть не упала на Данилу. Потом нащупала в кармане куртки так кстати припасенный пузырек, открутила крышечку.
– Наташ, иди домой, – уныло протянул мой любимый. Подозреваю, собственная инициатива ему уже абсолютно не нравилась. – Я убедился, ты смелая девушка и сможешь стать самым настоящим доктором.
Незаметно смахнув слезы (слишком низко наклонилась к флакону, острые пары шибанули в глаза), я покачала головой:
– Дежурить так дежурить.
Петербургский морг старый и очень большой. Мы шли длинными коридорами, уставленными каталками с телами, и я, справившись с первым приступом паники, поражалась, насколько всеядна смерть. Красивые женщины, молодые парни, даже дети.
Получается, жизнь заканчивается. Она может оборваться в любой момент, у всех и каждого.
«И я тоже могу умереть. А я обидела бабушку и поругалась с подружкой. – Поспевать за Данилой было непросто, я почти бежала. – Или вот Даня – а вдруг он завтра умрет, а он так и не был счастлив, я ему мешала».
Потом мы остановились у какой-то обшарпанной двери, Данила негромко постучал.
– Кто это с тобой? Некрофилку привел? – захохотал санитар, рывком поднимаясь с кушетки. – А деньги где? У нас все по таксе, бесплатно не пускаем!
Данила нахмурился.
– Сестра это моя, к профессии приобщаю. Какие деньги? Не понимаю, вы о чем?
– Эх, молодо-зелено, – санитар оценивающе на меня посмотрел. – Несовершеннолетняя? А постарше сестричек не имеется? Жаль... Да, так вот – если среди ночи в дверь постучат, вы не пугайтесь. Ходят к нам тут мама с дочкой. Когда придут – ты их в холодильник сразу проводи. Тариф – трешка.
– Но зачем?! – Даня щелкнул замком портфеля, достал халат. – Разве это законно?
– Не знаю я, что они там делают. Но догадываюсь. А закон... Слушай, студент, ты потом сам будешь вспоминать эту ерунду, которую сейчас несешь. Вспоминать и смеяться...
Меня не очень интересовал этот разговор. И успешная охота на Данилу стала вдруг казаться все менее важной целью.
А важно – просто жить. Ценить жизнь, радоваться ей. И, может, еще – стараться нести как можно больше добра. Потому что в любой момент может случиться все вот это – железная каталка, полутемный коридор, а потом гроб, стук земли по крышке, и конец, человека больше нет... А что останется? Добрые дела, хороший след – единственное, что можно после себя оставить. А ведь что-то обязательно надо оставить. Не для того жил человек, чтобы просто оказаться на каталке в морге, с посиневшим зашитым животом и запекшейся на распиленном черепе кровью...
