Последняя тайна Лермонтова - страница 15



Мысли были странные, необычные, философские. Вид смерти распахнул для меня всю широту жизни, и в этом огромном прекрасном океане все прихоти и обиды стали казаться на редкость мелкими и незначительными.

А еще удивило то, что я и тогда не могла понять, и даже теперь не в состоянии толком описать. В те советские времена родители не водили меня в церковь. Но вот то ощущение, понимание того, что есть душа и есть божественная сила – оно впервые возникло у меня в ту ночь, именно в морге. Может, и правда, смерть открывает дверь к Богу? И там, где смерть – всегда есть немножко Бога тоже?..

После той ночи все изменилась. Я прекратила терроризировать Данилу и дерзить учителям, стала стараться не обижать людей. Увидела всю красоту, которая наполняет наш мир. И заболела судебной медициной.

Родители категорически возражали, в советские времена женщин-экспертов не было вообще. К тому же риск для здоровья огромен.

Мама тащила меня в гинекологию, говорила, что надо заниматься жизнью, а не смертью. Ее лицо преображалось: «Ты только представь, доча! Маленький ребенок, ему предстоит познать целый мир, и ты его встречаешь, от тебя во многом зависит его развитие, здоровье!»

Отец описывал то счастье, которое он испытывает, вытаскивая пациента с того света. «А ты, что собираешь делать ты? Изо дня в день выяснять, как именно человек на тот свет отправился? Да не все ли равно, если изменить уже ничего нельзя?!» – кричал он.

Аргументов, чтобы спорить с родными, у меня тогда еще не было. Я просто поступила так, как считала нужным.

Теперь мне было бы что сказать на эту тему. Судебная медицина и есть жизнь. Высший пилотаж жизни – пациент никогда не узнает об успешном лечении, потому что он просто никогда не встретится с тем преступником, который мог бы причинить ему вред. И это стоит самого дорого. За покой и счастье не пострадавшего платит жизнью жертва...

... Нет, все-таки не все люди ценят вежливость и внимание!

Подождав, пока я прекращу распинаться, следователь улыбнулся:

– Наташа, так как насчет кафе?

Допрыгался, родной.

Созерцание фото моей очаровательной внучки оказало на парня правильный отрезвляющий эффект. Потушив в глазах огонек интереса и вожделения, он, наконец, убрался из кабинета.

А я стала быстро писать экспертизу.

До отъезда в Петербург надо подчистить все хвосты.

В конце концов я не железная. Сначала Андрей со своим звонком, потом мои воспоминания... И необъятный московский муравейник, от которого вроде бы удавалось долгие годы абстрагироваться, зашумел, засуетился, выпустил в открытое окно струю бензинового воздуха, и мысли уже паникуют: пробки, как добраться с работы до дома?..

Но это все легко и быстро лечится. Петербургом.

ГЛАВА 2

Средниково, 1830 год, Михаил Лермонтов

Черноокой
Твои пленительные очи
Яснее дня, темнее ночи
Вблизи тебя до этих пор
Я не слыхал в груди огня;
Встречал ли твой волшебный взор —
Не билось сердце у меня.
И пламень звездочных очей,
Который, вечно, может быть,
Останется в груди моей,
Не мог меня воспламенить.
К чему ж разлуки первый звук
Меня заставил трепетать?
Он не предвестник долгих мук,
Я не люблю! Зачем страдать?
Однако же хоть день, хоть час
Желал бы дольше здесь пробыть,
Чтоб блеском ваших чудных глаз
Тревогу мыслей усмирить[8]

Мишель, кусая пальцы, перечел стихотворение, написанное минувшей ночью.

Не очень-то, как теперь кажется, складно вышло. «Вблизи ТЕБЯ до этих пор» – а потом, уж под конец «Чтоб блеском ВАШИХ чудных глаз». Если бы имелся под рукой чистый лист и перо, можно было бы переделать предпоследнюю строку. А хотя бы и так: «Чтоб блеском ЧЕРНЫХ чудных глаз».