Когда мальчик открыл дверь и вылупился в легком сумраке на фоне темного коридора, отделанного кафелем и выходящего во внутренний двор блока домов, Саша уже собиралась подняться с земли. Она прищурилась, окинула взглядом сперва силуэт мальчика – длинный, узкий, угловатый и под наклоном вперед – затем пятно белого света у него за спиной, цветную оболочку двора, сияющее вращение солнечных лучей в тихом пространстве.
Мальчик сильно сутулился, поднимая треугольные плечи вверх, руки у него по бокам болтались безо всякой цели, сами по себе, словно мозг не контролировал мышцы. Он был одет в черную футболку под горло, заправленную в старые джинсы блеклого синего цвета, и легкую куртку-хаки, явно ему великоватую – рукава доходили почти до середины ладоней, а подол чуть ли не до колен.
Плотно сжатые тонкие губы не улыбались, а выражали то же упрямство и ту же безотрадность, что и глаза.
– Жируешь?
Саша оторопела, сглотнула и машинально тыльной стороной ладони вытерла большой красный рот.
– Что?
– Ты не нищенка, – утвердительно произнес мальчик, как робот, выделяя каждое слово.
– А ты не арабский принц, – сердито сказала Саша.
– Мне велено гнать отсюда всякую шваль. Ты не первая, кто облюбовал местечко. Но ты не нищенка, так что ты тут делаешь?
– Ничего, – Саше стало не по себе.
– Неправда. Ты ела гамбургеры.
– И что? Ты полиция гамбургеров?
Саша встала и с досадой отряхнула попу, одернула длинную белую майку, внезапно оказалась выше мальчика, посмотрела на него презрительно, хмыкнула и пошла прочь.
– Эй, убери мусор! – мальчик проворно выскочил на улицу. – Ты не у себя дома!
Саша обернулась.
– Мне плевать, где я, понял? Можешь позвать своих родителей или полицейских, мне плевать.
– Даже грязные нищие в отрепьях за собой убирают… Иногда… Им не плевать! А зажравшейся девочке, которую кто-то по головке не погладил…
– Как ты смеешь? Что ты обо мне знаешь? – Саша сделала пару шагов навстречу врагу.
– Да у тебя на лице написано, что ты просто не ценишь мир, в котором живешь. Кроссовки больше, чем за сотню евро. Причесон, хоть и отстойный, но не засаленный. Жрешь гамбургеры из австралийской закусочной. Она самая дорогая из местных фаст-фудов… Строишь из себя святую мученицу, а дома наверняка богатенькие родители дожидаются-хлопочут. Хочешь придать смысл своей жалкой-жалкой жизни, приняв на себя мировую скорбь? Да меня тошнит от таких, как ты.
Последние слова мальчик почти выкрикнул – на ветер. В воздухе вдруг что-то зашелестело и защелкало – не то падали листья, не то лопались почки – по мостовой несло песок и маленькие камушки. Саша почувствовала покалывание в руке и с силой надавила на вчерашний порез от ножа для бумаги, умножив боль на десять.
Мальчик топнул ногой (или нога сама непроизвольно дернулась) и направился обратно к двери. Саша злобно молчала. Потом растерянно спросила:
– Ты куда?
– Домой. Извини. Люди умирают.
Саша сделала еще шаг.
– Подожди, что ты говоришь? Какие люди?
– В Пантене трех человек убили вчера вечером. Ты что – новости не смотришь?
– Н-нет… И за что их убили?
– После марша коммунистов и центристов. Началась драка. Убили двоих черных, а потом одного белого. Палками забили, дубинками. Кажется, все трое работали на одну американскую компанию, которая хотела купить французский фармацевтический завод, а он отказывался поставлять лекарства в Африку…
– То есть, цвет кожи тут ни при чем?
