– Так зачем вы купили столько персиков? Если вы хотели персиков, надо было просто сказать…
– Что ты к ним привязалась! Что купили, то купили.
– Но зачем зря деньги тратить! Нина их с таким трудом заработала!
– Как будто ты что-то понимаешь в зарабатывании денег…
Юра бесился и краснел, был готов в любой момент перелиться через край, как вскипевшая вода, в которую он по утрам регулярно забывал класть яйца, и она выкипала, а на следующий день все повторялось; и он уже не знал, какую роль играет в череде нелепых событий и в странных отношениях, невыносимых, но по большому счету единственных в его жизни; Валя бледнела, зеленела, синела, тряслась, с трудом обращала обиду в шутку, чтобы устроить скандал позже, когда девочки уснут. Но они не спали и слышали все слова.
– Персики! Не могла прицепиться к чему-нибудь другому?
– А ты?
– А что я?
– Ты хамишь по любому поводу… Я была депутатом! На минуточку!
– А ведьмой осталась на всю жизнь…
Нина лежала в комнате над спальней Кругловых и надеялась, что лучшие друзья родителей друг друга не поколотят.
Вскоре Саша в соседней комнате, через коридор от Нины, стала плакать и звать маму. Ей было страшно, хоть она и не могла объяснить, чего именно боится. Просто боялась – то ли темноты и ночи, как многие дети, то ли пиратов, которыми пугал Юра, то ли страшных снов, то ли быть одной – и не засыпала, пока Нина или мама не приходили, не ложились рядом с ней в кровать и крепко-накрепко не обещали дежурить до утра.
Широкие металлические ворота, за которыми прятался стеклянный параллелограмм, мечтающий внезапно превратиться в дубайский Бурдж-эль-Араб – подобно кривому зеркалу, искажали половину площади Дефанс – от пупка до неба. Валя ввела код и распахнула калитку, прошла по двору, мысленно ругая себя за то, что не вынесла мусор перед школой – теперь придется подняться и спуститься снова, Саша-то ведь по хозяйству никогда палец о палец не ударит. А зачем? Если мама вечно все делала за нее. Холила и лелеяла – совершенно напрасно – но с упорством маньяка и поныне продолжала сдувать с дочери пылинки.
В бардаке, из которого состоял быт Кругловых – в каждой из трех комнат можно было шею сломать, споткнувшись о груды книг, отвалившуюся ножку стула, забытый на полу утюг, рассыпанные яблоки, чьи-нибудь туфли, не убранные с января месяца сапоги, сваленное в кучу грязное белье, которое не влезло в ванную комнату, потому что она с ноготок или потому что кто-то не постарался – Валя не сразу заметила записку на кухонном столе.
«Я ушла из дома. Навсегда. Не надо меня искать. С.»
– Уходить из дома очень дорого. Так что к ужину вернется, не беспокойся, – сердито сказал Юра, недослушав речь супруги. – Она наверняка у кого-нибудь из друзей.
– А я и не беспокоюсь… Почему-то… Но у нее нет друзей, – Валя помолчала. – Такое ощущение, что она специально выкинула этот номер прямо перед нашей поездкой. Чтобы мы остались.
– До вечера мы ее найдем. Представляю, как тут Нина с ней повеселится.
– А вдруг она и правда хочет, чтобы мы остались?
– Не хочет. Она нас терпеть не может.
* * *
В кафешке за углом Сашу точно никто не собирался искать. Разве что мама пройдет мимо и заметит ее в окне с чашкой кофе и учебником по географии, который, как и все прочие в последнее время, открывался и закрывался сам собой. Если Саша что-то и читала, то практически неосознанно. И отмена таблеток не помогала, и аптека около Люксембургского сада на улице Вожирар, где упорно не смотрели на дату в рецепте, а рецепт возвращали покупателю, зря простаивала.
