Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни - страница 8
Мы обнялись и расстались. Навсегда.
О, почему я не отдал ему мой спальный мешок!
Почему не пошёл с ним на эту стену!
Почему не спас этого мальчика!..
С тех пор я не дарю своим друзьям ничего, кроме вина и цветов.
…Однажды в комнату мою пришла женщина. Она была желанна. И я был желанным. Она была в зелёном свитере и брюках. Но она была женщина, очень молодая и очень красивая. Ослепительная женщина, у которой не было никакого имущества, кроме старого зелёного свитера и брюк. У меня тоже не было ничего, кроме чёрного свитера и старых брюк. Но я был мужчина. Натуральный молодой мужчина. Её звали Ульяна. Она подарила мне себя. Это был самый дорогой, самый прекрасный подарок судьбы.
Чуть позже она подарила мне сына. Мы дали ему имя Ростислав.
Когда он был маленький, я много работал в кино. Приходил поздно, усталый и опустошённый. Сын встречал меня подарком – картинкой, написанной гуашью. Он хотел спасти меня от усталости и старости.
Картинки эти до сих пор висят на стенах моей комнаты.
Чёрный кот с жёлтыми глазами на фоне красной кирпичной стены…
Зеленоглазая девочка у заснеженного окна…
Мой ангел-хранитель с радужными крыльями…
Ночные горы…
Лавина…
Горы…
Горы…
Горы, в которых мы укрывались от невзгод.
Горы, в которых мы приводили свои нервы в порядок после выволочек, после нокаутов, полученных на ковре у начальства.
– Папа, не сдавайся, – говорил он, приподнимаясь на постели. – Не сдавайся, проживём в горах…
– У меня изба на Вятке… Будем картошку ростить… Рыбу ловить… – возражала Ульяна. – Зачем нам горы?!
Судьба определила нам место в кино, на студии «Ленфильм». Мы устроились в общежитии, прямо в съёмочном павильоне.
Мебель была из реквизита, и её часто забирали на съёмки. В коридоре стояла тумбочка, а на ней телефон. Актёры забегали к нам, чтобы позвонить или выпить чашечку кофе. В гриме. В роскошных костюмах. Ротбарт – Эсамбаев звонил. И прекрасные принцессы звонили. И принцы… И лебеди из кордебалета… Приходил сказочный Олег Даль… Высоцкий… Окуджава… Майя Булгакова… Ия Савина… Катя Васильева…
Наш сын долгое время был уверен, что человечество занято только съёмками прекрасных сказок и сочинением стихов и песен…
Мы были молоды, и нам многое не нравилось в нашем обществе. При этом мы были мудры не по годам (это грустная шутка, ирония!) и понимали, что менять надо прежде всего себя. Меньше требовать от жизни и больше отдавать, чем потреблять.
И начинать нужно с семьи.
И цели воспитания должны быть иными.
Кого мы хотим вырастить?
Каким хотим увидеть нашего мальчика через двадцать лет?
Конечно, он должен быть честным… благородным… великодушным… смелым… свободным… В нём не должно быть рабских примет – подчинения грубой силе, преклонения перед властью, двуличия, зависти, презрения к слабым… Он должен быть человеком широких взглядов…
Я надеюсь, нам удалось это.
Мы были очень заняты. Всегда в работе. Когда не было съёмок, с утра до ночи сидели друг против друга и рассказывали друг другу разные реальные и придуманные истории и печатали тексты на старенькой пишущей машинке. Нам никогда не надоедало это непрерывное общение. Оно было праздником, животворным родником. Для нас обоих…
…Мы жили как бы на острове. Или в неприступном замке. Мы были друг для друга одновременно и Шакриаром и Шакразадой. И были счастливы… И никогда не предполагали, что даже тысяча и одна ночь когда-то кончится. И наступит просто ночь…