– Долго она с ним не задержится! Или это не моя дочь, – сделала своё веское заключение жена, раскладывая карты на чёрном лаке столика. Настольная лампа с абажуром чёрного цвета скрывала лицо жены. Под абажуром в кругу света мелькали только руки. Ногти покрыты чёрным лаком. Голос доносился от безглавого существа.
«В чёрной комнате на чёрном диване сидела чёрная женщина с чёрными ногтями». – В голову мужа залетело жуткое сравнение из детства.
– У нас много чёрного цвета, – забеспокоился мужчина.
– На чёрном фоне ослепительно смотрится белый цвет.
Жена встала. На ней оказался белый атласный халатик-кимоно. Ноги придавили ворс у ковра белого цвета.
– Похоже, что так. Всё равно чёрного цвета много.
– Когда я захочу сменить домашний гардероб на другой цвет, сменим и диван, и лампу и перекрасим стены.
– Чур, меня не втягивать! Сама, сама, сама…
Муж на самом деле испугался грядущего ремонта.
– Договорились, – донеслось уже из соседей комнаты…
Побывав в прошлом, мужчина вернулся в настоящее. Невыносимая жара вокруг, всё высохло и перегрелось, даже воздух.
– И что мне делать? – обратился к уборщице. Во всём теле опустошенность. Нет, не во всём! Ноги налились свинцом и не хотели двигаться.
– Бог вразумит, на путь истинный наставит… – пообещала уборщица. – Иди в мою комнату. Там чайник теперь вскипел. Завари чаю. Успокойся немного. А то до беды недалеко.
Она наклонилась к ведру. Обернулась, а его уже рядом не было. Дверь бытовой комнаты слегка хлопнула. Домыла полы. Вылила грязную воду, вымыла руки и пошла к себе. Мужчина не заварил чай. Он стоял посреди комнаты и смотрел в окно. Комната небольшая. Уборщица ходила вокруг стоящего посередине человека, заваривая чай, касалась его, а он не реагировал.
– Садись давай. – Она потянула его за рукав рубашки.
Мужчина пил старательно, с остервенением хрустя сухариками.
– Не стесняйся. Кроши…
А он и не стеснялся. Крошил.
Стало легче немного. По крайней мере, воздух заполнил грудь полностью.
– Что делать?
– Отпусти. Пусть летит, и у тебя крылья раскроются.
Град ударов кулаком обрушился на стену. Костяшки на руках мужчины побелели, затем покраснели. Фаланги указательных пальцев окрасились кровью.
– Я ушла, Наталья Викторовна! – раздался певучий голос жены за дверью.
– Всего доброго… – откликнулась уборщица.
– Повеситься? Или убить?
О крышку стола звякнула связка ключей.
– Сейчас напишу адрес. Отдохнёшь там, обдумаешь всё. Домой не ходи.
– Спасибо, я к другу пойду.
– Э, нет! Никаких друзей. Иди куда тебе говорят. Квартира моего сына, они всей семьёй на море вчера уехали. Никому не звони и не жалуйся. Сам разгребай свой мусор.
И он пошёл. В тишине чужой квартиры поостыл немного. Несколько раз его взгляд задерживался на телефоне, но сдержался и не позвонил никому. Потом его поглотила сама квартира. Совсем иной мир окружал его. Вот полочка, видно, рукотворная. На ней теснится дюжина фотографий в самодельных рамках. Смех и счастье так и льются с них. Вязанные крючком салфетки на столе под вазой и на креслах, как подголовники. Ваза на ножке. Ножка склеена, и виден клей на стыке двух краёв. Вазу это не портит. Она красавица, и он никогда таких ваз не встречал. Мужчина даже погладил её прохладные бока рукой. Подоконники заставлены цветочными горшками. На стенах аккуратно пришпилены канцелярскими кнопками детские рисунки с автографами из детских каракулей. Долго читал детские послания и признания в любви родителям, школьные грамоты, дипломы о достижениях в спорте. Вспомнил минимализм своей квартиры. Каждый предмет в ней стоял продуманно, как на выставке. Без пыли и царапин, без отпечатков человеческих рук. Вместо цветов стеклянное дерево, светящееся в ночное время. Он мог сказать, что здесь, в чужом доме лучше, чем в его квартире. Здесь было не так, всё не так! Здесь можно было представить хозяев в их повседневной жизни. Узнать о событиях прошедших и грядущих. Не надо мудрствовать, чтобы понять – любовь тут живёт и владеет каждым.
