Мы приехали довольно поздно, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть большой колокол на крыше дома. Веревка от него спускалась прямо в дом, в нашу спальню, а потом шла в столовую. Эйч-Оу, умываясь перед ужином, увидел веревку, потянул за нее (мы с Диком ему позволили), и колокол торжественно зазвонил. Отец крикнул, чтобы Эйч-Оу прекратил звонить, и мы пошли ужинать.
Но вскоре послышался топот ног на гравийных дорожках, и отец вышел посмотреть, в чем дело. Вернувшись, он сказал:
– Вся деревня или, по крайней мере, ее половина явилась посмотреть, почему звонил колокол. В него звонят только если начался пожар или напали грабители. Почему вам, детям, обязательно надо все трогать?
– Укладывание в постель следует за ужином так же неизменно, как плод следует за цветением, – заметил дядя Альберта. – Сегодня они больше ничего не натворят, сэр. А завтра я перечислю им несколько вещей, которых следует избегать в этом буколическом уединении.
Итак, сразу после ужина мы легли спать и поэтому в ту ночь почти ничего не видели.
Но назавтра мы встали рано и, казалось, проснулись в новом мире, богатом сюрпризами, о которых мы раньше и мечтать не могли.
Утром мы побывали везде, где только можно, но до завтрака не осмотрели и половины того, что было в поместье, да что там половины – даже четверти. Завтракали мы в комнате, которая как будто явилась из сказки: черные дубовые панели, зеленые занавески, фарфор в угловых шкафах со стеклянными запертыми дверцами. На завтрак были медовые соты. После завтрака отец вернулся в город, и дядя Альберта уехал с ним, чтобы повидаться с издателями. Мы проводили их на станцию, и отец вручил нам длинный список того, что нельзя делать. Список начинался так: «Не дергайте за веревки, если не знаете точно, к чему прикреплен другой их конец», а заканчивался пунктом: «Ради бога, постарайтесь ничего не натворить до моего приезда в субботу». Между первым и последним пунктом было много разных других.
Мы пообещали, что будем вести себя по списку.
Проводив этих двоих, мы махали вслед поезду, пока он не скрылся из виду, а потом отправились домой. Дейзи устала, и Освальд понес ее на спине. Когда мы добрались до дома, Дейзи сказала:
– Ты мне очень нравишься, Освальд.
Она неплохая малышка, и Освальд считал своим долгом быть с ней вежливым, она ведь гостья.
Потом мы осмотрели все поместье. Великолепное место, просто не знаешь, с чего начать!
Мы слегка устали, прежде чем добрались до сеновала, но все же собрались с силами и построили крепость из соломенных тюков – таких больших, квадратных. Мы веселились до упаду, как вдруг открылся люк и из дырки высунулась голова с соломинкой во рту. Мы тогда еще ничего не знали о деревне, и голова нас немного испугала, хотя, конечно, вскоре выяснилось, что ноги этой головы стоят на перегородке денника внизу. Голова сказала:
– Лучше бы хозяину не видеть, как вы портите сено, так-то вот.
Человек говорил невнятно из-за соломинки во рту.
Странно вспомнить, какими невеждами мы раньше были. Трудно поверить, но когда-то мы не знали, что если играть с сеном, оно портится и лошади не любят его есть. Кстати, и вы возьмите это на заметку.
Еще чуток объяснив нам, что к чему, голова исчезла, а мы стали крутить ручку машины для резки мякины. Никто не пострадал, хотя голова сказала, что мы отрежем себе пальцы, если до нее дотронемся.
