– Спокойной ночи, Марианна.
Его губы опускаются к уголку моих губ, и я ощущаю его щетину, она мягкая, и мне нравится чувствовать ее. Всего пара миллиметров отделяет наши губы от непростительной близости. Он знает мои мысли, читает их, возможно, именно это останавливает его от того, чтобы коснуться моих губ и навсегда лишить меня возможности гордиться тем, что не изменяю. А может, он просто игрок, каким я его посчитала при первой встрече?
Мы одновременно выходим из машины, я оборачиваюсь, чтобы сказать что-то, но его уже нет рядом.
А был ли он вообще или это все мое больное воображение? Лишь запах на моей коже и немного покалывающая боль в щеке говорят, что все это было правдой. Признаться честно, это был самый желанный поцелуй в моей жизни, особенно учитывая то, что его на самом деле и не было.
– Ты так и не приехала за мной, – нарушает мои мысли голос брата, и я чувствую, как он ложится рядом со мной в кровати и кладет руки за голову.
– Прости, вечер пошел не по плану, – решила начать я издалека.
Дело в том, что я никогда, ни одного раза за всю свою недолгую жизнь, не врала брату и уж тем более не собиралась делать это сейчас из-за парней Параисо. Да, может, иногда я не договаривала Дани, может, скрывала какие-то вещи, даже многие вещи, но точно не врала.
– Пришлось ехать с родителями. Мать не унималась, все твердила, что ты теперь встречаешься с Николаушем, а отец пытался ее перебить и наставить меня на путь истинный. Это был настоящий ад.
– Прости, – более осмысленно говорю это слово, потому что теперь осознаю, через какой ужас пришлось пройти брату по моей вине.
– Ладно уж, лучше я, чем ты. Ты, несомненно, оттуда не вышла бы без очередной травмы.
Мне остается только хмыкнуть. Я понимаю, что брат говорит, конечно, о моих душевных ранах, которые родители уже не то чтобы наносят, скорее расковыривают те, что нанесли давно, но им не дает покоя тот факт, что я пытаюсь их как-то заживить. Он ничего не знает о том, что наша милая матушка любит наносить удары исподтишка и делать больно не только морально, но и оставляя незаметные следы. Нет, в десять лет это было больно, а в двадцать уже скорее интересно, почему она считает это способом меня наказать и доказать свою правоту. Я давно перестала испытывать физическую боль от ее слов и так называемых ударов.
– Они даже не пытаются скрывать, что любят тебя больше, – нарушаю я нашу тишину, сама не знаю зачем. Мне, наверное, стоило бы обижаться и недолюбливать брата, но рядом с Дани я всегда испытываю только спокойствие. Рядом с ним я становлюсь собой, маленькой девочкой, которая однажды потеряла любовь родителей, так и не поняв почему. Девочкой, которая очень хотела, чтобы ее любили. А когда она осознала, что не может быть любима просто так, решила, что тогда стоит быть той, кого будут бояться.
Бояться собственные родители. Именно поэтому я все еще нахожусь в этом доме. Мне нравится, как они реагирует на мое присутствие спустя столько лет, нравится, как они втайне друг от друга заискивающе смотрят на меня и думают, когда я нанесу следующий удар. А еще мне нравятся деньги. То, что их много и что я не ограничена в их тратах, – жаль, что у меня не так много потребностей. Да и на самом деле мне больше нравится само ощущение, что я могу оставить родителей без денег, чем по-настоящему транжирить их богатство. Пусть старики еще поживут в роскоши.
