– И когда двое влюбленных обручаются, они все еще говорят: «Разве это может быть ошибкой?»
– Чего тебе?
Ведьма скривила губы:
– Какой ты грубый. Не рад, что ли?
– Ну?
Пушкарева осмотрелась:
– Шум. Гам. Дым. Может, лучше у тебя на кухне?
– Нет! – Калганов содрогнулся и пришел в себя.
В топкую тишину комнаты с громким клацаньем жадно вгрызались часы над дверью. На них нащелкало тридцать пять минут второго. Оторвав себя от кресла, Калганов вышел в коридор. В горле пересохло от тревоги.
За кухонным столом растеклась темная фигура. Калганов потянулся рукой к выключателю.
– Оставь. Зачем нам свет?
Калганов сел напротив незваной гостьи. За спиной загудел холодильник.
– Чего приперлась?
– Егор и его подруга отправили меня на тот свет. Мне нужна компенсация
– Какая?
– Душа Егора.
– Убирайся прочь старая ведьма.
– А ты большая пребольшая кака… Папа – кака, кака – папа.
– Проваливай. – Калганов сжал кулаки и челюсти
– Жди большой пребольшой каки.
– Лыко-мочало что ли? Опять проклинаешь и наводишь порчу? Смени пластинку.
Сухо щелкнуло, и Калганов зажмурился от резанувшего по глазам света…
Призрак исчез. На кухне появилась Наталья Алексеевна:
– Сколько это будет продолжаться? Утром вызову устранителя призраков. Может он и от тебя избавит
– Какая же ты… добрая. – Калганов вышел. Обиженно зазвенела разбитая вдребезги тарелка. Калганов покачал головой. – Сама доброта.
В гостиной он осел в кресло и, переплетя пальцы, погрузился в тревожные мысли. Часы грызли тишину. С трудом оторвав себя от кресла, он разложил диван и, не раздеваясь, лег навзничь.
Музыка «Портисхед» зашвырнула Егора в кафе. Настя доедала душу.
– Вкусно?
– Как трава. – Настя облизнула губы. – Мне бы остренькую.
– Как у Рыкова? – Егор криво усмехнулся.
– У него уж очень жгучая. Как перец чили.
Егор огляделся и вздрогнул. Сердце екнуло. У сцены и пальмы в кадке сидели ведьма и отец. Егор поднялся и, поправив шляпу, затушил окурок в блюдце.
– Ты чего? – Черные глаза оторвались от тарелки и вскинулись на Егора.
– Надо поговорить с… – Тряхнули за плечо. Егор очнулся в большой аудитории. В лицо ухмылялся Чад.
– Неужели так скучно? – Спросил Навроцкий с трибуны.
– Да нет, конечно. Продолжайте. – Брякнул Егор, растерянно озираясь. Мистика. Заснул в комнате, а проснулся на лекции. Ну и ну.
Аудитория засмеялась.
– Выдалась бессонная ночь? – Глаза философа слегка косили и смотрели на Егора как бы украдкой.
– Читал Бертрана Рассела. – Рассеяно сказал Егор лишь бы что-то ответить.
Все опять засмеялись.
– Ага. Читал он. – Павлова усмехнулась. – Театральная площадь как зеркало русской революции.
Егор покраснел:
– «Дура на шее». Вот что я читал.
Чад с натянутой кривой улыбкой взглядывал то на Егора, то на Павлову.
– Интереснее « Идиот». – Резко ответила Павлова.
– А как тебе Алексей Толстой «Гадюка»?
– Уж лучше тогда Апулей «Золотой осел».
– Брейк, книгочеи. – Сказал Чад. – А то вы так до Маркиза де Сада договоритесь.
Поднялась и прокатилась очередная волна смеха.
– Тишина! Успокоились! – Потребовал Навроцкий. – Тут вам что цирк-шапито?
Недоверчиво озираясь, Егор гадал: это сон или явь? На последнем ряду сидел костлявый человек с красными пятнами на тонкой длинной шее и с испанской бородкой на остром зеленоватом лице. Сцепив пальцы в замок, он угрюмо исподлобья смотрел на Егора.
Егор отвернулся и поежился.
– А это что еще за Кощей? – Тихо спросил Егор.
– Где? – Встрепенулся Чад.
