Дубины ударили разом. Он дважды увернулся, перепрыгнул стол, наотмашь полоснул кого-то из врагов по неосторожно отставленной руке, еще раз уклонился… он помнил такие бои, что этим молокососам и не снилось… у них нет против него и тени шанса… вот сейчас… проклятье… почему его движения столь медленны… сейчас… сейчас… как гудит голова… и ноги… такие тяжелые… словно по колено в киселе… и воздух… кажется, он забыл дышать… так трудно дышать… подлец хозяин, верно, отравил свое вино… черт, они совершают просто смехотворные ошибки, нет, ну вот кто так двигается? Ему бы хоть немного сил, и… Шаг. Поворот. Выпад. Отскок. Шаг. Еще шаг. Выпад…
Дубины ударили разом. И некуда было деться. Некуда, потому что кончился пол, а вместе с полом кончилась и вся земля. За миг до удара менестрель отбросил кинжал и отчаянно расхохотался. Расхохотался, потому что понял, как именно его сейчас будут убивать. Такая простая тактика, такая детская… Они ведь щенки перед ним, глупые слепые щенки, а он…
Дубины ударили разом.
Очнувшись, менестрель заметил, что он куда-то идет. Медленно, правда, но идет. А значит, жив. Ну, да! Его ж не велено было убивать, вот и не убили. Просто поучили маленько, чтоб вперед не зазнавался и почитал старших. Плащ разорван, правая рука висит набрякшей колодой – вероятно, сломана – голова раскалывается от боли… но он тем не менее куда-то идет… Куда?
Если бы он мог оглядеться по сторонам, он, вероятно, заметил бы некие смутные фигуры, что, перебегая от дома к дому, осторожно крались за ним – но имея такую больную голову особенно не пооглядываешься. Притишилась боль, и ладно.
– Мне нужно добраться до гостиницы, – внезапно вспомнил он. – Сын. Я совсем забыл о сыне.
Но ему уже никуда не суждено было добраться.
Он свернул в узкий переулок. Тени домов накрыли его бархатным плащом тьмы, а тени людей догнали и окружили. Те самые пьянчужки, которых он разогнал. Те, что побоялись связываться с ним в открытую.
Он стоял, а темнота вокруг него наливалась лютой злобой и судорожной ненавистью. Он стоял со сломанной рукой и тяжелой до безобразия головой. Безоружный и растерянный, он стоял – впервые за свою долгую, полную драками жизнь, не зная что делать.
И когда темнота до краев налилась отвратительным кошмаром, насосалась знобкой жажды убийства, прозвучало одно-единственное, короткое:
– Бей!
Тяжелый удар сбил его с ног, а дальше…
В такой темнотище разве поймешь, кто его убил? Кому надо, тот и убил – а нам что за дело? Мы и вообще мимо шли. Да и не видели мы никого. Тут такие лужи – утонуть можно. Успевай, главное, под ноги смотреть. А не то чтоб… по сторонам шариться. Да и вообще, мы – народ занятой. Делать нам нечего – всяких мертвяков разглядывать. Вот вы – стража, вы и разбирайтесь! А мы, как честные граждане, до трактира шли. И желаем, чтобы, значит, этот путь продолжить. А тут темно. Так что ничего мы не видели, вот. И не надо меня руками! Вы этими руками небось зад чесали! И вообще. Вы бы этими руками лучше фонарь тут для смеху повесили. Вам же спокойней выйдет. Я кому сказал, не трожьте меня, меднолобые морды! Не тыркай, рожа! Сам ты благородие! Я человек, а не пакость! Нож в кармане?! Ну и что?!! Ну и что, я вас спрашиваю?! Я что, не имею права в трактире своим ножичком луковку порезать? А ты не шмургай мозгами, шкварка поганая! Ты сперва докажи, что это я его! Мы здесь все свободные люди! Ах, ты…
