– То-то эти гаденыши показались мне такими знакомыми, – задумчиво проговорил отшельник. – Я ведь, не раздумывая, принял вашу сторону.
– А почему вы так неожиданно исчезли тогда? – спросил Курт.
– Когда из воина и полководца начинают делать «великого», когда с него снимают шлем, чтобы надеть нимб, он должен исчезнуть, – сказал отшельник. – Исчезнуть, чтобы остаться. Мне хотелось убить всех этих придворных лизоблюдов, они только что в уши ко мне не лезли! Впрочем, вру – иногда пробовали. Оннерский Союз был установлен, войны окончены, и надолго. Я, в сущности, стал не нужен. Король увлекся утонченностью, и я начал раздражать его своими грубыми речами.
– Король был просто дурак! – воскликнул Курт. – Когда мы только встретились, вы говорили на языке своего времени, и я с трудом вас понимал – а теперь вы говорите со мной на моем языке, я понимаю каждое слово. И ведь я не заметил, когда это произошло.
– Я быстро приспосабливаюсь к языку собеседника, – кивнул отшельник. – Мне нравится, когда люди меня понимают, а я понимаю их. Короля не устраивало совсем другое.
– Что же?
– Я могу хорошо говорить, но всегда говорю то, что думаю. Короли не любят этого. Пока я был нужен – меня терпели, а потом… я не стал дожидаться ссылки, ее политические последствия могли вредно сказаться на деле всей моей жизни.
– Да уж… – вздохнул Курт.
– Споешь мне потом баллады про меня, – попросил отшельник. – Интересно же…
– Я плохой бард, – огорчился Курт. – Верней, совсем не бард, и сида у меня нет.
– Ничего. Не страшно, – промолвил отшельник. – Я давно не слышал, как поют люди – только ветер и птиц. А с балладами этими вот что еще интересно: все эти сражения я считал своими неудачами, проигрышами, бедой.
– Почему? – удивился Курт. – Разве вы не побеждали?
– Побеждал, – вздохнул отшельник. – Большой кровью. Это не те победы, которыми мне бы хотелось гордиться. У меня были другие… Солурга, Арам, Сибил, стояние у Анголока… Почему нет ни одной песни о моих настоящих победах? Обидно. Неужели победа, не политая ничьей кровью, даже в памяти людской победой не считается? Обидно. В Солурге не было ни одной жертвы. Арам мы захватили ночью. Погибло пятеро наших и трое врагов. Сибил – ни одной жертвы. Ангалок – одна жертва: вражеский полководец покончил с собой от досады и злости. Ни одной песни о том, как правильно побеждать.
– Смешная штука – история, – сказал посох.
– Всех бы этих историков… – вздохнул отшельник.
– Но если побеждать без жертв правильно, тогда зачем вы убили всех этих наемников? Они ведь обещали уйти, даже в плен просились. – Курт не мог удержаться от этого, как он сам вполне сознавал, бестактного, вопроса.
– Ну, конечно, в плен… – фыркнул отшельник. – Так я им и поверил… – и, немного помолчав, добавил. – Как полководец, я горжусь малой кровью своих побед, еще больше горжусь бескровными битвами. Глупый противник – не страшно. Страшно, когда умный. Умного без крови победишь – поймет, испугается, больше не полезет. Дурак полезет, конечно… ну так дурак – не страшно. Дурака бьешь – умные боятся. Так вот… как полководец, я горжусь такими победами. А как воин… Как воин я хорошо знаю, что нельзя оставлять поблизости от себя недобитого врага. Кроме того, я просто люблю убивать мерзавцев. Есть у меня такая слабость. Но ведь я сразу предупредил, что слухи о моей святости сильно преувеличены.
– А как же так вышло, что вы столько прожили? – Курт наконец решился задать тот вопрос, который волновал его едва ли не больше всего остального. Не бывает ведь такого! Любой скажет, что не бывает. А вот надо же…
