Как ниндзя, я бесшумно открыл дверь и медленно спустился по лестнице на кухню, где обычно все и происходило. Будучи детьми, в такие моменты мы обычно задерживаем дыхание, как будто оно делает нас менее шумными или видимыми. Все знают, что это иллюзия, но намного важнее, откуда она исходит… Хотя не важно, забудь. Когда я подошел к кухне, то увидел, что там включен свет, а это совершенно точно говорило, что там кто-то есть. Мы никогда не оставляли свет включенным, поскольку на него слитались твари и обращали внимание дикие животные. Несмотря на все это, факт оставался фактом: свет горел, дверь была приоткрыта, а тишина стояла мертвая. Я был хитрым и все равно продолжал передвигаться тихо и медленно, как будто готовился напасть на жертву, как хищник. Подойдя к двери, я прислонил к ней ухо и начал подслушивать, но доносился какой-то непонятный странный звук. Разговор я точно бы различил, а это означало, что родители вместо разговора занимались чем-то непонятным, либо там был только один из них. Радовало то, что ссоры все же не было, и ничто не мешало просто войти внутрь. Я открыл дверь, и передо мной появился самый страшный портрет из всех, что я видел. Даже на войне, когда перед моими глазами летали отрубленные руки и ноги, пронизывали уши крики, полные агонии и безысходности, когда во сне приходили призраки убитых мной врагов, мне не было так страшно, как в тот день.
Отец, сидя на том же месте, что и несколько часов назад, грыз огромный кусок сырого мяса. Он делал это как… животное, хищник. Его руки были в крови, а звук чавканья становился все громче и громче, будто накаляя и без того жуткий немой страх. Его рот и подбородок были в крови, а во взгляде было что-то… пустое и нечеловеческое…
Меня стошнило на пол. Боль так резко начала пульсировать в голове, что я не смог выпрямиться, а просто стоял в какой-то непонятной позе, сдерживая себя от падения в собственную блевотину. Боль переходила в живот, а перед глазами темнело: было такое ощущение, что я скоро умру, и, честно говоря, в тот момент мне чертовски этого хотелось.
По звукам было ясно, что отец вскочил и подбежал ко мне. Я не хотел, чтобы он приближался, но мне не удавалось даже выпрямиться, не то что сбежать или помешать ему. Пол медленно приближался к моему лицу, а боль была такой сильной, что из моих глаз начали течь слезы. Помню, он просто схватил меня, быстро отнес в соседнюю комнату и уложил на диван. Черт меня возьми, Вэл, я лежал скрюченный на диване, смотрел на его лицо, видел, как двигались его кровавые губы, произносящие слова, которые мои уши отказывались слышать, а душой овладевала такая жуть…
Если бы ангелы существовали, ни один из них не мог бы сравниться с мамой. Стоило ей войти в комнату, и боль начала медленно пропадать. Страх отступил, а перед глазами начало светлеть, как будто я снова стал зрячим. К сожалению, она не чувствовала того блаженства, что и я: ее лицо было окрашено в испуг, руки дрожали, а глаза бегали по моему телу, пытаясь найти причину моего состояния. Она все говорила, что все будет хорошо, чтобы я не отключался, и другие бессмысленные успокаивающие слова. Отец, в свою очередь, пытался успокоить ее, все повторяя, что у меня приступ паники, и нужно оставить меня в покое. Она, конечно же, не слушала, быстро и неуклюже гладя мое лицо и глотая слезы, повторяя, что все будет хорошо.
