Читать онлайн Наталья Богатырёва - Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

Посвящается коллегам, которых больше нет с нами

Март 1995 года. Гудит просторная студия в Останкино. Несколько часов назад застрелен Владислав Листьев, один из самых креативных телеведущих в постперестроечной России. После ряда выступлений слово берёт Артём Боровик, тоже известный всей стране журналист-международник, писатель, преемник Юлиана Семёнова.

– Мне сегодняшняя ситуация напоминает такую картину: – Артём старается быть спокойным, не показывать эмоций, хотя речь его медленнее обычного, паузы длиннее, – нас, всех здесь собравшихся, выстроили в шеренгу в маленьком дворике. Позади стена, впереди рота киллеров. Рота стреляет. Позавчера упал Дима Холодов, вчера – Влад Листьев. Мы тут все сейчас выходим и выясняем, насколько они, убитые, были хорошие – те, кто упал раньше нас. А я вижу роту киллеров, за ней – мафию, за ними – власть, наполовину срощенную с мафией. И эта власть обещает разобраться…

Так кто следующий? – невысказанный вопрос к студии.

Следующие не заставляют себя ждать: год за годом уносит по нескольку человек из пишущей братии. В их числе – и те, что находятся сейчас в зале, включая и самого Артёма. Вскоре за Листьевым погибают ещё 6 его коллег: телевизионщики, газетчики, радиожурналисты, фотокорры. Особенно «урожайным» становится 1996 год, когда в стране разгорается война – в небытие уходят сразу 16 человек. В 1999-м в России не досчитываются 11 журналистов.

Залпы по расстрельной шеренге не смолкают. Если верить статистике, с начал 90-х и до 2015 года в нашей стране при исполнении своего профессионального долга погибло около 300 сотрудников СМИ. (В мире за этот же период – 1200 человек). Журналистику называют в двадцатке самых опасных российских профессий. Наравне с пожарными и укротителями львов.

Отчаянные борцы за правду, уверенные, что слово способно изменить жизнь, умирают в мирное время под пулями и снарядами, от ножевых ранений и черепно-мозговых травм. Уходят не только молодые рьяные мужчины – облечённая властью мафия не щадит ни женщин, ни стариков. Рядом с именитыми корреспондентами больших задиристых СМИ ложатся в землю представители скромных региональных изданий и телекомпаний, и даже кабельного ТВ. Острое слово никому и нигде не по нраву. Другие, кого Бог миловал от пули киллеров, или от нескончаемой травли, уходят из профессии если не с искалеченными телами, то с исковерканными опустошёнными душами.

…Если кто-то поинтересуется, когда появились на свет его знакомые СМИ-шники, то окажется, что многие родились в декабре. По астрологическому гороскопу в декабре приходит время Стрельца, под знаком которого чаще всего рождаются журналисты и полководцы. Неизвестно, учитывался ли этот небесный расклад, но именно 15 декабря был учреждён День памяти журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей.

Мне довелось родиться как раз в этот день. Возможно, поэтому окончательно созрело желание написать о тех, кого однажды мой именитый коллега ясно увидел на прицеле у платных убийц.

В середине XY века славный немецкий умелец изобрёл станочный способ получения бумажных оттисков с наборных металлических форм. С тех пор типографская печать хотя и непрестанно совершенствовалась, но кардинально не менялась. Обновлялись материалы, дорабатывались технология и качество, а принцип оставался тем же.

Куда больше хлопот требовала подготовка к печати – изготовление тех самых форм, с которых получали оттиски. Начиналась история с ручной выкладки отдельных буковок. Дело шло бесконечно долго, да и сами литеры приходилось кому вырезать из дерева, кому – мелко гравировать. При такой возне много книг, не говоря о газетах, не выделаешь. Потребовалось несколько веков, пока к наборному производству приставили полуавтоматических умниц – линотипы. Героям нашего повествования довелось повидать эти машинки. Сидела линотипистка и набивала на высоко задранном агрегате тексты. Весело набивала, отстукивая строчки справа налево. Так уж заведено было у её «умницы». Корректоры потом тоже веселились, выколупывая опечатки из такого отзеркаленного произведения.

Линотип выдавал узкий длинный столбец на определённое число знаков – гранку. На эти гранки и ориентировались ответственные секретари редакций при составлении оригинал-макетов будущих газетных полос.

Не только в типографиях, но и в редакциях целыми днями стоял неумолчный грохот. Штатные машинистки переводили в читабельный вид рукописные каракули своих коллег. Машинописная строка состояла из 54 знаков с пробелами. По числу этих строк начальство определяло, сколько наваял конкретный литсотрудник за неделю или за месяц. Это уже при компьютерах считать стали не строки, а знаки.

Можно было, конечно, не гнобить взмыленных машинисток на разборе чудовищных крючков. Выдать каждому корреспонденту по индивидуальному «Ундервуду» или даже электрической «Оптиме», и все дела. Пусть бы сами и тюкали свои шедевры. Но у большинства газетных начальников срабатывал въевшийся инстинкт. Ещё помнились сталинские времена, когда пишущие машинки были запрещённой к распространению множительной техникой. Такую технику полагалось регистрировать. А кому охота лишний раз мозолить глаза «соответствующим органам»?

Уж эти органы… В доперестроечном газетном производстве имелся один особый момент, обойти который было невозможно. Когда собранный номер с тщательно вылизанной корректурой был готов к печати, когда типография уже стояла под парами, кто-нибудь из первых редакционных чинов обязательно получал так называемый допуск ЛИТО. Нет, к литературной стороне журналистики эта аббревиатура отношения не имела. Суровая проверяющая организация въедливо изучала, нет ли в текстах или фотографиях чего-нибудь такого, что раскрывало бы государственную тайну или носило недопустимый антигосударственный смысл. На особом счету были газеты закрытых предприятий и НИИ. Нет находок для шпионов – получите штампик. А если что-то почудилось неподкупному смотрящему… Не позавидуешь мытарствам опростоволосившегося СМИ! Бывало, приостанавливали, и даже закрывали многотиражки.

Линотипы, гранки, клише, ЛИТО… Со временем эти понятия навсегда ушли из полиграфии. Восторжествовали фотонабор и печать с полимерных фотоплёнок. Свежие новости появлялись в газетах за считаные часы. Но не успели насладиться плодами прогресса, как плёночный способ был потеснён цифровым. С помощью компьютеров теперь пишутся и набираются тексты, верстаются полосы, создаются наборные формы. Путь газеты к читателю становился все короче.

Февральское цвета свинца небо стелется почти по земле, накрывает дома и людей вьюжной позёмкой. Трудно поверить, что до весны всего несколько дней. Но предвестники скорых перемен есть: в просветы между тяжелыми облаками нет-нет, да и пронырнут ослепительные солнечные сполохи. Один из таких бесшабашных лучиков заглядывает в комнату, выводя из полудрёмы её обитательницу. Поймав на ресницах посланца весны, она улыбается ему, как живому существу. Шалишь, зима: март-то рядом!

Ах, эти ни с чем не сравнимые часы утреннего блаженства, когда не спешишь на работу! Не нужно, вскакивая в полусне, лихорадочно бежать в душ, наскоро наносить макияж, рыться в гардеробе в поисках приемлемого костюма и свежей пары колготок, разогревать остатки ужина (если они, конечно, есть), застилать постель… Постель, правда, можно бы и оставить распахнутой, всё равно сейчас в доме никого. Но срабатывает привитая с детства привычка. Отец, большой педант в отношении домашнего порядка, часто твердил: «У хорошей хозяйки квартира должна быть такой, чтобы в любой момент можно было принять гостей». Конечно её дому до разряда идеальных далековато, но постель всё же прибирается регулярно.

Молодость папы с мамой пришлась на то время, когда гости, за неимением телефонной связи, и в самом деле всегда могли нагрянуть внезапно. Семья жила в центре, и многочисленные друзья-приятели, выбравшись «в город» на прогулку или по магазинам, частенько захаживали к ним на чай. Посиделки проходили то интимно-загадочно – когда к маме приходили посекретничать подружки, то шумно и с песнями, если визит наносила старая родительская туристско-альпинистская гвардия. Эта уже поредевшая и поседевшая компания до сих пор навещает маму, недавно проводившую отца в его последний поход. И всегда гостей встречает тщательно убранный дом.

Ну да нынче – никакой спешки. Сегодня у неё законный отписной день, и можно позволить себе часик сладкой лени. В утренние часы особенно хорошо думается, и она, подбив повыше подушку, принимается полулёжа размышлять о том, что предстоит сделать.

Несколько информушек-новостюшек – это само собой, это её святой корреспондентский долг. Сегодня в блокноте есть две-три темы, взятые с позавчерашнего посещения мэром школы-интерната. Сам визит, понятное дело, уже обсосан телевидением и радио. Зато они у себя в «Обозе» дадут эксклюзивные комментарии. Например, интересную мысль, высказанную одной учительницей. Ремонт-де в интернате сделан, и неплохой, с множеством разных красивостей, а чтобы пристроить к старому зданию бассейн – о том никто почему-то не додумался. Смелая тетка: за такие упрёки в адрес отцов города недолго лишиться милости начальства их педагогического серпентария. Но права она, на сто процентов права. Бассейны-то если и строят, то лишь в новых школах и детсадах. А пора бы подумать о физкультобъектах и в старых зданиях.

Ну, оседлала любимого конька! Она и в газете, и в школе, где учится сын, постоянно ратует за расширение спортбазы. Чтобы пацанве было где плавать, гонять мяч или шайбу, на лыжах бегать. Может, тогда поубавится малолеток, слоняющихся у магазинов да по подвалам. Она, вечно занятая в редакции и мотающаяся по командировкам мамаша, больше всего боится, как бы её Сашка не прибился к какой-нибудь дурной компании.

Нет, она доверяет своему мальчику, более того – чувствует в нём добрые ростки творчества, способные перебить гнилой дух улицы. Но подростки есть подростки: любопытны, словно котята. По себе помнит, как в детстве хотелось попробовать запретного и взрослого. У них школе на всех переменах физрук, мужчина-завуч, преподаватель литературы и трудовик, а иногда и кто-нибудь из родителей по очереди дежурили в мальчиковых туалетах, вылавливая юных табашников. А о девочках не беспокоились: даже самые расхристанные ученицы тогда о сигаретах в стенах школы не помышляли. Да и о чём было мыслить, когда в магазинах – в основном вонючая бесфильтровая «Прима», прилипавшая к губам, да какая-нибудь столь же гадкая «Лайка».

Но черт, он ведь скор на провокации. В её семье ни отец, ни потом муж не курили, курева отродясь не водилось. А однажды к исходу восьмого класса какой-то родительский гость оставил на кухонном буфете начатую пачку «Беломора». Говорят, будто эти легендарные папиросы специально выпускались одного калибра с оружейными патронами – чтобы можно было набивать курево на тех же военных заводах. Фронтовые крутые мужички особым манером закусывали беломорины и мусолили их в углах рта.

Что её дёрнуло припрятать эту пачку, и теперь непонятно. Дёрнуло, и всё. А раз помнила она про папиросы, так и пришло времечко пустить их в ход – ради любопытства. Тоже какой-то бес нашептал. Принесла коробку в школу и после уроков, когда классы, коридоры и тем более туалеты пустеют, позвала угоститься табачком двух своих закадычных подружек, с которыми тянула школьную лямку с первого класса. Спрятались они в дальнем закутке сортира. Римка, еврейская благонравная девушка, отказалась при первом же взгляде на предлагаемые цигарки. А они с Люськой засмолили. «Засмолили», конечно, сильно сказано. Сначала минут по десять пытались раскурить. Папиросы то ли отсырели, то ли вообще трудно поджигались, а только разгораться не хотели. Наконец, раскочегарились. Люська, аккуратистка, как-то осторожненько, не вдыхая, набрала дым в рот и быстренько выпустила, а чинарик сразу в унитаз бросила и все смыла. «Так нечестно, кто ж так курит» – обиделась хозяйка угощения, и, словно бывалая курильщица, заглотнула дыма до самого донца легких. Раз, еще раз… Потом лишь помнит мерзкий вкус во рту, удушающий кашель, слезы, рвоту. Её полоскало, как при кишечном отравлении. Подружки, испугавшись, бросили её наедине с унитазом. В таком бледном виде застала горе-куряку самая противная из всех завучей. Сразу смекнув, в чем дело, вывела бедолагу на свежий воздух, дала продышаться и приказала вести родителей. До дому она едва добрела, в глазах до вечера стояли круги. А назавтра её, «комсомолку, спортсменку, отличницу» (она на самом деле была таковой), стыдили перед всем классом. Мальчишки потом долго измывались: «Лорка, закурить не найдется?» Дома тоже влетело, отец сказал, что «за такое позорище» лишает её обещанного за учебные успехи фотоаппарата.