Приняв металлический тюбик с регенерирующей мазью и вслед за ним пистолет, я покивала. Я толком и не знала, как мне благодарить Эдуарда Валентиновича за всю его доброту и за всю его помощь, оказанную мне. Рожков уже два раза спасал меня от таких напастей, одна страшнее другой, и что тут скажешь?..
А теперь ещё и это… Там ведь, на мёртвых землях, без пистолета никак – я хоть Веберу помогу если что, а без Р‑тюбика, который на дороге уж точно не валяется, и подавно.
– Ну всё, молодчики, пора вам, – тихо сказал Рожков, помогая мне надеть рюкзак, в который я только что убрала подаренные мне Эдуардом Валентиновичем вещи.
Вебер подошёл к Рожкову, они крепко пожали друг другу руки и обнялись.
– Мы тебе жизнями обязаны, Эдуард Валентинович, – прохрипел Вебер, тепло улыбаясь. – Это как минимум.
Эдуард Валентинович даже прослезился, обнял Вебера, затем повернулся ко мне и крепко прижал меня к своей груди. Мне запомнилась эта шершавая ткань его рабочего комбинезона, а ещё запах табака и мазута.
Я сжала пальцы рук в кулаки, пытаясь не разреветься. Как же тяжело мне было только от одной мысли, что через несколько минут мы оставим Эдуарда Валентиновича здесь одного, а ещё Леньку, Кольку и других в этом змеином логове, а сами уйдём на мёртвые земли, в заветный Посткарантин.
Грудь вдруг защемило от боли. Меня затрясло. Закрыв рот испачканной в грязи рукой, я всмотрелась в такое бледное и уставшее лицо Рожкова.
– Простите меня, – прошептала я, сильнее сжимая его руку. – Простите меня за всё, Эдуард Валентинович. Я даже не знаю, как мне вас благодарить…
– Полно тебе, Машенька, полно, – потрепав меня за щеку, устало улыбнулся Рожков. – Это тебе спасибо за то, что ты есть.
Эдуард Валентинович снова обнял меня, крепко прижав к себе, затем по‑отечески тепло поцеловал в лоб. Я опустила глаза, изо всех сил пытаясь сдержать подступающие слёзы. Выходило не очень. Я вздрогнула, когда внезапно из‑за поворота на два пролета дальше от нас послышался звук глухого удара, затем и возгласы. Это были парни из охраны, не иначе.
Рожков резко повернулся к Веберу.
– Сашка, бегите, – только и смог сказать он. – Давайте‑давайте, быстро!
– А куда? – дёрнув собак за ошейники, спросил Вебер. – Куда бежать‑то, дядька?
– Мимо вагонов бегите, – лихорадочно проговорил Рожков, указывая нам за спину. – Там всё время прямо, на север. Не ошибётесь. Обогнёте вагоны и выскочите. Точно выскочите.
– Но там же гермодверь, – прошептала я нервно. – Куда мы там?..
– В калиточку, в калиточку, – взволнованно бормотал Рожков, кладя мне в ладони ключ‑карту. – Вот у меня тут ключ запасной. Приложите к замку, и откроется. Запомнили? Калиточка в двери прямо на рельсах. Ну, сможете разобраться там?
– Сможем, сможем, – махнул Вебер.
– Ну, тогда вперёд… С Богом.
Рожков перекрестил нас, и я, кивнув ему, стремглав помчалась к вагону вслед за Вебером. Эдуард Валентинович кинулся направо, к узкой двери, ведущей в технический коридор – туда охранники точно не сунутся. Ключей у них нет, да и искать нас там они вряд ли возьмутся. И ежу понятно – сбежали.
Пробравшись мимо темных, местами покрытых красным мхом вагонов, мы выбрались на свободную площадку у гермодвери. Прищурив глаза, я присмотрелась: большая полукруглая дверь с калиткой над рельсами зеленела впереди. Ну, всё, вперёд. Только не видно ничего. Один маленький фонарик на стене, и на том предел.
