Читать онлайн Дмитрий Кононов - Постмортем

© Дмитрий Кононов, 2021

ISBN 978-5-0053-3401-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Роман Елисеев. 17.02.2022

Перелет из Москвы в Омск занимает, в действительности, часов шесть. Три часа в воздухе и еще три – разница поясов. Проводница объявила о подготовке самолета к снижению. Спинка кресла в вертикальном положении, ремень пристегнут, ноги ноют, в левой части черепа злобным цветком распускается мигрень. Открыл шторку окна: как и раньше, лишь белая мгла. Покосился на соседа: вцепившись руками в подлокотники, он шептал молитву. В Домодедово, когда мы рассаживались в полупустом салоне, он увидел красную нить у меня на запястье и спросил:

– С Афона?

– Из Иерусалима, – любезно ответил я, пряча запястье под манжетой рубашки.

– Ну, это славно, – обрадованно кивнул мой сосед. – Значит, все у тебя будет хорошо.

У меня в самом деле все было хорошо, но не из-за красной нитки. Ее, кстати, мне молча повязала в Испании одна местная девушка. Радуясь, что краткий разговор с попутчиком подошел к концу, я перевел планшет в авиарежим и открыл план работы. Некоторое время разглядывал верхнюю строчку, неприятно схожую с надгробием: «София Александровна Дятлова. 08.03.1988 – 22.06.2014». Предстояло встретиться с матерью поэтессы, поискать школьных учителей и университетских преподавателей. Отдельным списком шли родственники, мать и муж, и еще четверо… терпеть не могу слово «любовник», но ничего лучше пока не изобрели. Далее были вперемешку записаны разнообразные друзья-подруги, коллеги по цеху, редакторы и окололитературные деятели. Некоторое время я раздумывал, кого бы еще добавить, а потом закрыл план и в очередной раз принялся просматривать фотографии, собранные по всему интернету.

Цифровой след. Люди уходят, и теперь после них остаются не только фотографии, но и аккаунты в социальных сетях. Страница Дятловой в Контакте до сих пор жива, там регулярно появляются стихи, фото, видео – разве что новых уже не будет. Записал: «Узнать, кто теперь ведет страницу». Скользя пальцем по экрану, я просматривал разнородную солянку из концертов, квартирников, попоек, встреч, прогулок, фотосессий, церемоний. Конечно, Соня везде была очень разной: яркий макияж, нелепые наряды, кричащие прически – но за этим угадывался один и тот же чуть настороженный взгляд, в нем читалось предчувствие неотвратимой беды. Беды, которая не войдет деликатно, давая о себе знать покашливанием и предупредительным стуком, – она вломится нагло и беспардонно, подминая и перемалывая. Значит – делай, что хочешь. Живи сейчас. Потому что завтра может и не наступить. А если все-таки наступит, то окажется еще одним пленительным беззаботным сегодняшним днем, с вином, поэзией и любовью.

– Жена твоя? – спросил сосед.

Оказывается, он какое-то время украдкой поглядывал на фотографии. Мне стало неприятно.

– Это омская поэтесса, – сухо ответил я. – Погибла в аварии в четырнадцатом году.

Мой попутчик перекрестился:

– Упокой, Господи… Проведать могилку, стало быть, едешь? Свечу поставь обязательно, в Успенском соборе.

– Да. Конечно.

К счастью, с нашими креслами поравнялись проводницы, пришло время обеда. Мы не разговаривали до конца полета, разве что вслед мне донеслось: «Храни тебя Господь!»

Я спустился по трапу и примостился в углу большого выстуженного автобуса. Самолетов вокруг было мало, обширный бедный пейзаж выглядел тоскливо и пустынно. Поземка стелилась по белесому асфальту. Телефон поймал сеть и показал пять вечера местного времени. Скрипя на поворотах и непонятно зачем останавливаясь каждые двадцать метров, автобус довез меня и еще шестьдесят пассажиров московского рейса до дверей аэропорта. В зале выдачи багажа весь периметр занимали вполне современные, подсвеченные изнутри пустые стенды. Кое-где алели буквы: «Размещение рекламы» и номер телефона, а в центре красовался панорамный снимок исторической части города. Безвкусная зеленая надпись стандартным церковнославянским шрифтом гласила: «Омск. Центр Национального проекта сохранения культурной идентичности с 2020 года». Я глубоко вздохнул. Возвращение домой не всегда приносит радость.

На выскобленной парковке перед аэропортом я без труда нашел свое такси. Указал водителю на багаж. Выходить на холод он не пожелал, только качнул головой. Некоторое время я сдвигал в сторону напластования мокрого брезента в багажнике, пристраивая сумку.

В салоне адски жарила печка, из магнитолы на грани слышимости доносилась современная попса. Таксист был тертым жизнью мужиком под пятьдесят. На толстых пальцах темнели наколки. Посреди пыльной панели на шурупы привинчены две крошечные иконы: Богородица и Николай Угодник.

– Пристегивайтесь, – ответил он на мое приветствие. – Щас мимо заставы поедем, у нас с этим строго.

– Что за застава? – с любопытством осведомился я, нащупывая замок ремня безопасности.

– Впервые у нас, да? – водитель переключил магнитолу на выпуск федеральных новостей и немного прибавил звук.

Хонда плавным аккуратным поворотом покинула парковку. Некоторое время мы отчего-то двигались по встречной полосе в полном молчании – я терпеливо ждал рассказа. Впереди показался автомобиль, сердито мигнувший нам фарами.

– Бить-колотить, – сказал таксист и перестроился на правую полосу.

– Не впервые, – я попытался реанимировать разговор. – Родился я тут. А в двечетвертом уехал в Москву учиться, там после универа и остался. Вот, теперь в командировке.

– Тоже неплохо, – спокойно кивнул мой собеседник. – Я тоже туда ездил. Ну, на запад, в смысле. В Екатеринбург. И че? И ниче. По десять часов за баранкой, глаза по пятаку, а получаешь столько, что на жизнь не остается. А за бензин плати, за машину плати, за вызовы плати. Тоже вот, как вы, вернулся. У нас в Омске, как-то спокойнее, душевнее. А в последние два года, как у нас нацпроект ввели – вообще житуха, умирать не надо.

Мы ехали по удивительно ровной ухоженной дороге, время от времени по центру виднелись огороженные островки с голубыми елями. Слева молодые сосны вдоль ограды аэропорта, справа – знакомый мне с детства карагач вперемешку с ивами. Сугробы казались оранжевыми – яркое солнце уплывало за край совершенно чистого неба. Вязкое, тягучее умиротворение разливалось во мне, подминая наблюдательность, столичную тревожность и годами воспитанный журналистский скептицизм. Я помотал головой.

– Так про какую заставу вы говорили?

– Да вон она, как раз подъезжаем. Тут дорога с аэропорта одна, вот они и стоят, – водитель прищурился. – Стоя-я-ят, самое хлебное время. Три московских рейса прилетают за час.

Я увидел аккуратное двухэтажное здание красного кирпича, на крыше блестел на солнце крошечный купол домовой часовни. Большой плакат на массивном бетонном основании сообщал все тем же церковнославянским шрифтом: «Казачья застава». У обочины мерз парень в зимнем армейском камуфляже и кубанке. Он взмахнул жезлом регулировщика, указывая остановиться. К моему удивлению, таксист не опустил стекло со своей стороны, как нередко поступают водители, когда их останавливает полиция. Не заглушая двигатель, он вынул из бардачка небольшую сумку, проворно вылез из машины и поспешил навстречу парню. Тот отдал честь и что-то сказал, выпуская облако пара и указывая на кирпичное здание. Таксист развел руками, и оба отправились туда. Как только они скрылись в дверях, из заставы вышел другой казак, постарше, с длинными усами. В руках у него была папка. Он спокойно подошел к такси и с хозяйским равнодушием уселся на водительское место.

– Вахмистр Жолдин, – представился он, наскоро поднимая ладонь к уху. – Добро пожаловать в Омск. Вы из Москвы же, правильно?

Я только молча кивнул, чувствуя себя путешественником во времени. Роскошные седые усы вкупе со словом «вахмистр» сделали свое дело.

– Добро, – Жолдин открыл папку, где веером расходились подколотые желтоватые бланки квитанций. – Мы деньги собираем. Детям на лечение. Фонд «Спас», слыхали? Нет? Да на каждой остановке по городу рассказываем! В общем, кто сколько может, всем миром. На лечение там, на операцию, кому надо. На молебен. У нас больных деток немало, это вам не Москва.

– Простите, я не уверен, что…

– Деток не жалко, что ли? – вахмистр подозрительно сдвинул брови. – Нельзя так, грех это. Ты же нормальный мужик, не либерал там какой-нибудь, сам должен понимать: если не мы, то кто им поможет?

Я поджал губы и потянул из кармана куртки бумажник.

– И сколько нужно сдать?

– Не сдать, а пожертвовать. А сколько – это уж как тебе совесть подскажет. Ты женатый, дети есть?

Мне скоро сорок лет, а я все не могу отучить себя робеть, когда кто-нибудь вот так уверенно и по-хамски влезает на мою личную территорию.

– Нет, – ответил я.

– Плохо. Женись поскорей, да детей заводи. Тогда будешь все лучше понимать. Вот если бы твое родное дите заболело – ты, небось, в кредиты бы влез, все деньги отдал? Так и тут.

Я протянул ему тысячу, ничего мельче не нашлось. Жолдин радостно схватил купюру и сунул ее в карман.

– Вот это ты молодец, мужик! – одобрительно прокряхтел вахмистр, выуживая из футляра очки. – Ты не думай, мы за каждую копейку отчитываемся. Сейчас я тебе расписку… Порядок в войске должен быть.

Все еще в некотором смятении я наблюдал, как он старательно заполняет бланк. Наконец, все было готово. Вахмистр отдал мне расписку, снова дернул руку к уху, пробормотал «Спаси, Господи!» и ушел. Стемнело быстро и незаметно, как это всегда бывает в феврале в здешней степи. Ожидая возвращения таксиста, я изучил квитанцию. Из синих каракулей смог разобрать только «одна тысяча рублей» и «безвозмездное». Поплывшая синяя печать внизу содержала слово «Спас» заглавными буквами и нечитабельные номера по периметру. Я зачем-то аккуратно свернул расписку в восемь раз и положил в бумажник. Тем временем, вернулся мой водитель.

– Простите, – выдавил он, пристегиваясь. – Сейчас быстро до отеля доедем, минут за десять.

Он выглядел совершенно вымотанным, в глаза мне старался не смотреть. Я миролюбиво ответил:

– Ничего страшного. Я пока больным детям помог.

– А… Много дали?

– Тысячу.

– Странно. Обычно больше просят. Хотя это же все детям, тут много не бывает.

Остаток пути ехали молча. Под Ленинградским мостом блестела фонарями набережной черная вода в похожей на шрам полынье. У отеля таксист удивил меня в последний раз. Он вышел из машины, сам открыл багажник и вручил мне сумку, отряхнув ее от натекшей с брезента воды. Наклонившись ко мне, тихо проговорил:

– Вы бы одевались попроще. Видно, что москвич. Здесь не надо так. Не любят.

Сетевой отель порадовал уютом и вежливостью, эдакий остров комфорта и нездешних широких улыбок, ограниченный лишь стеклянными дверьми и лимитами вашей кредитки. Симпатичная девушка протянула мне ключ-карту, и спустя пару минут я разглядывал вечерний город из окна номера на пятом этаже. Уютный покой нарушало лишь тихое ворчание кофемашины у меня за спиной. Я включил ее, едва вошел.

А передо мной расстилалась центральная улица Ленина с торговыми домами начала прошлого века, сказочная, благополучная, укутанная снегом. Не спеша ехали домой служащие, студенты веселыми компаниями шли вверх и вниз по тротуарам, сияли огни рекламы. Парень в зимнем камуфляже и с красной повязкой казачьей дружины на руке прохаживался из стороны в сторону вдоль витрины кондитерской.