Они чудом не обросли крыльями. Кто с ними такое сделал – Бог ли, дьявол? этого они не знали. Домой они вернулись вовремя, но это были совсем другие люди: не подсыпай в угли серу, не повышай голоса в церкви; Мартынов встает с кровати.
Он у лестницы – сотворение единственного шага и кроткая секунда невесомости между небом и землей, между жизнью и переходом… Мартынову повезло лишь в одном. Когда его занесло по направлению к кровати, он в ней все же уснул – тем безоружным мужчиной, которым, выйдя из мамы, Мартынов и остается.
Он нередко спал с этим мужчиной.
С жизнью в себе и без женщины.
Мартынову не снилось литовское божество Раугупатис, настоятельно требующее приносить ему в жертву молодых пестрых кур. Он видел нечто иное. Дергал закрытым глазом, кому-то подмигивая во сне – тропа к любимой выложена черепами свирепых буйволов, до двадцатого века еще далеко, но семейную чету Дженсенов уже сбросили с поезда: Френк и Полли Дженсены были нечасто преуспевающими фермерами, и с поезда их сбросили потому, что они отказались отдать свои тощие кошельки лютовавшим там грабителям.
Внимательно смотря на бандитов, Полли Дженсен настороженно вглядывалась нет ли среди них известного на весь Колорадо Стена Уильямса. Прямого человека с непререкаемой умственной зрелостью – несведущего в методике снятии заговоров и хладнокровно убившего четырех-пяти шерифов.
Стена Уильямса среди преступников не оказалось.
«Полли, крошка, рыбка, уступка провидения, цветочек… ты где?!… извини за глупый вопрос… поскольку я рядом с тобой, ты рядом со мной»; небогатые фермеры катились вниз по песчаному косогору. Френк Дженсен задел головой большой беззвучный камень, и, догнав катившуюся чуть впереди Полли, сильно ударился лбом уже об нее.
Об ее голову.
Как в бильярде.
Поднявшись на ноги, они почти ничего не помнили: то, что они семейная пара, Дженсены не забыли, но не более – Френк растерянно молчит; безмятежность… скорая разлука. Теряющая реальные очертания надежда, сдержанная встреча нового вздоха-дня… преодоление супружеского долга, мотыга, суровость потомства; Полли вдохновенно вопиет:
– Я знаю, кто ты!
– Да откуда, – отмахнулся Френк.
– Ты – Стен Уильямс, – сказала Полли, – Божий бич для шерифов и не изживаемое бельмо на глазах всего, что ни есть святого!
Не поспешив ей возразить, Френк Дженсен озабоченно задумался: она произнесла знакомое имя – шерифы, одинокие ночи в холодных прериях, засохшая кровь на сапогах… знакомое имя… мое, наверное. Криво усмехнувшись, он уставился на свою жену Полли со снисходительным презрением.
Он же Стен Уильямс – что ему какая-то потрепанная баба.
– Мои извинения, крошка, – сказал он, – но дальше я как-нибудь один. У меня же на хвосте полштата: обуза ты для меня.
Ей не пристало с ним спорить.
– Твоя правда, Стен, обуза я для тебя, – вздохнула Полли. – Будь осторожен, поскольку награду за твою голову тут обещает каждый столб: живую или мертвую, не приведи, конечно…
– Не волнуйся, крошка, – перебил ее Френк. – Не о чем тебе волноваться: во-первых голова во мне не главное, а во-вторых где этим шакалам взять легендарного Стена Уильямса! Его и пулей с коня не собьешь…
– Тебя, – поправила Полли.
– Меня и пулей с коня не собьешь, и облавой с землей не сравняешь. Я же Стен Уильямс! Мне, бэби, приходилось ночевать и под стоявшей собакой!
Расстались они без объятий; Полли, разумеется, заплакала, но она проливала слезы вдалеке от истерики – она же жена Стена Уильямса, ей непременно следует быть ему под стать.
