Пока отец подбирал слова, он, по-видимому, предполагал, что Михаилу будет достаточно и этого.
Но «Вальмона» Кульчицкого доводы отца не впечатлили.
– Дитя любви… – недовольно пробормотал он.
– Да, сын, истинно так, – кивнул Валерий Павлович.
– Любовь, дитя, – проворчал Михаил Кульчицкий, – лабиринтодонты, великие системы Басилида и Маркиона, изображение Троицы, как трех зайцев со сцепленными и образующими треугольник ушами, вуджуд и махийа, существование и сущность, начинающей порноактрисе обещают, что ее дублершей будет сама Мишель Пфайфер… А мой брат что, не дитя любви?
– Но ты дитя последней любви! – закричал его отец. – После того, как я помог твоей маме тебе сделать, мы с ней уже никогда не занимались…
– Чем? – спросил «Вальмон».
Стремительно забывая о проблемах характерного для него сына, Валерий Павлович Кульчицкий принялся вспоминать о своих.
– Чем, папа? – устав ждать ответа, поторопил его Михаил.
– Да почти ничем… – удрученно сказал отец.
«Оставьте всю эту жизнь и презрите все временное». Так говорил апостол Андрей, и когда-нибудь они прислушаются к его словам и осознают двойственность любой истины.
Не заметив ни намека на ее существование, они станут верными своей удавке.
Ты не сорвала мой флаг – сломала сам флагшток; we can work it out, забудь о сказанном, прощай навеки, привидения из этого зеркала еще не выходили, хватающее за душу кишение подрастающих невест, тревожа, разжигает чувственность: неугомонный демонолог Тэцу Кавасима делает себе сэппуку уже сейчас.
Он вскрывает живот из-за любви к Мидори Сато.
Тэцу Кавасима приверженец старых традиций; он предпочитает пиву сакэ, медитируя и в те пятнадцать минут, которые отделяют его от вечности. Тэцу видит торчащую из воды длань – человек тонет, но проплывающие мимо него на прогулочных лодках оптимисты лишь пожимают его руку.
– Я стараюсь быть, – говорил разящий смертью старьевщик Хирота бездомному токийскому юноше.
– Кем быть? – спрашивал Акэти Миура.
– Быть… – бормотал старьевщик. – Быть.
– Кем?
– Просто быть.
За восемь лет знакомства с Мидори Сато Тэцу Кавасима не раз ощущал с ней сильнейшую внутреннюю связь. Если у него болела голова, то она болела и у нее; тоже самое происходило и когда у него чесались уши – сейчас он думает о том, заболит ли у нее живот после того, как он разрезал свой.
Живот у нее заболел.
Но он болел у нее и вчера.
Будет болеть и завтра.
Мидори Сато беременна от любимого мужчины, и она едва сдерживается, чтобы не прослезиться от счастья.
Тэцу Кавасима ничего об этом не знает.
До вечности ему уже меньше пяти минут, под его ногами валяется окровавленный нож; Тэцу Кавасима вплотную подходит к кромешной скуке небытия и чувствует себя потерявшейся собакой Лордом – он помнит, как он погнался за палевой сукой. Уступил дорогу страсти: бежал, еще бежал, догнал, оприходовал, стандартные ludus sexualis… помню, помнил, но не дорогу домой; пошатываясь от неизвестности, Лорд брел вперед. Его глаза быстрее привыкали к темноте, чем к свету; прошла страшная ночь и наступило не менее страшное утро. Тэцу Кавасима не слышал о долгожданном счастье своей возлюбленной, Лорд не знал чем бы ему себя прокормить – знать он знал, но как воплотить это знание в жизнь совершенно не догадывался. Подметая улицу пожухлым хвостом, он уныло покидал центр города.
В эту минуту возле него остановился серый джип.
Заднее стекло опустилось и оттуда выглянула огромная морда мраморного дога; судя по трещинам на его языке, дог был очень стар. Но он сыт. Он окликает голодного Лорда:
