– Мне и так хорошо, – хладнокровно сказала она.
– Со мной? – спросил Мартынов.
– Замолчи.
– Тебе страшно признаться? Но ты можешь признаться молча, вообще без слов, сегодня же такой день…
– Помолчи, Мартынов, – сказала она, – мне хорошо, а ты помолчи.
– Но мне… что мне делать помимо того, что молчать?
– Живи светом и не ставь в будущей битве на черное – катись по полю и ни о чем не думай.
Явно посмотрев за горизонт, она чуть виновато улыбнулась и из ее глаз посыпались отрешенные снежинки.
– Не бойся, Мартынов, – сказала она. – Оно не минное.
Если бы какая-нибудь нездешняя мадам сказала это Седову, он бы проворчал: «если оно не минное, ступай по нему первой. Я шаг в шаг за тобой. Отстану – не обижайся. Серое солнце взошло уже слишком высоко».
Невесело шутящему Седову этого никто не сказал – дьявол и ведьмы не могут превратиться в голубя и овцу, Седов не казнится тем, что у него перестали водиться деньги; над вокзалом неприкрыто зевает месяц, на перроне стоит чемодан и бродит немало сомнительного люда, Седов не двигается, прямится, он прямо сейчас уезжает в Елец, где у него запланирована небольшая, но связанная с женщиной миссия.
Она состоит в неоднозначном браке с низкопробной подделкой под настоящего человека Павлом «Тестостероном» или просто «Тесом» Тарасовым; сейчас его в Ельце быть не должно, судя по полученной от нее информации, он уехал в Москву; Павел ведет там малодоходный бизнес и, делая в нем первые шаги, он сказал ей: жить я буду здесь, но на могилу в столице как-нибудь с божьей помощью заработаю.
Седов едет в Елец. Пока он в столице – Седов не принимает грозный вид, и к нему подходит поджарый мужчина в синих рейтузах; Седов его уже где-то видел, но где и при каких обстоятельствах, Седов не помнит: плохо, подумал он, что я не помню, я же его и по имени знаю, но когда и зачем познакомились не помню… имя? не помню, знаю, но не помню, а вдруг он подойдет ко мне обсудить мое отношение к простым нравам допетровской России – проситель приходил за правдой в один из приказов, и сидевший там князь бил его посохом и кричал: «Недосуг! Подожди!»; мы бы обсудили и комплекс моих упражнений по «сбрасыванию тела-ума» и сыновей приземлившейся семинарии, он подойдет, а я не помню как к нему обращаться, он помнит, я нет, он мне: «Здравствуйте, Седов», я ему: «Привет вам, команданте. Это не вы изваяли из органических отходов жизнедеятельности статую спящей с вами Геры?». Как же его зовут… и почему я помню, что я с ним знаком, но как к нему обращаться не помню? лучше бы я ничего по его поводу не помнил, а то ни малейшего уважения в разговоре не выкажешь.
Не поворачивающий вспять вечер, окутанный тайной вокзал, поджарый мужчина сближается с Седовым не пожелать ему здоровья или усвоения Дао; схватив его чемодан, он понесся от Седова по перрону.
С полной выкладкой. Изнурительная суета, расступающаяся милиция; Седов летит за ним, разбивающий лужи вор быстро сворачивает с перрона в стоящий поблизости поезд на Елец; безудержное постижение действительности, огненное дуновение невоплощенного, Седов преследует его и по вагонам, но о том, как бы к нему обратиться больше не думает: бежит и обезличено, сумрачно, истошно орет.
– Стой, гнида! – орет Седов. – Стой!!
Хрустальный шар разбился, столкнувшись с проточной водой. Кто при этом не присутствовал, того не задели запоздалые брызги. Не очень горячие для переживших распятие.
