«Застынь неподвижно», – говорила она мне, выкладывая округлые золотистые карты перед нами в виде арки. Я вела рукой над ними и ждала ощущения жара в центре ладони. Торопясь от предвкушения, я хотела знать, как много карт я могу выбрать. «Вытаскивай одиннадцать, но не спеши», – говорила она, показывая на места, куда класть выбранные карты. «Предвестник» был в центре, он указывал, как Дух видел меня в моей нынешней ситуации. Остальные карты дополняли рассказ, говоря о моих надеждах и страхах, моем будущем, моих принципах. «Что такого ты знаешь, о чем, как тебе кажется, ты забыла?» – спрашивала мама, когда мы рассматривали загадочные изображения: богини, завернутые в шкуры леопардов, полулежащие на зеленых полях, или жрицы, бегущие с газелями и антилопами на фоне красной глиняной горы, торжественно воздевающие к небу хрустальные волшебные палочки.
В полнолуние она собирала травы в нашем саду: ромашку, лаванду, мяту и полынь, – для чая, которым в следующий вечер угощала свой ковен: матерей, ученых, академиков, бизнесвумен, предводителей нашей общины. Они все сидели в темноте, глядя в магические кристаллы, покрывая чаши черными пятнами сажи, затем наполняя их соленой водой. Цель была увидеть «то, что скрыто за завесой», посмотреть в черное зеркало и сквозь него, в непостижимое, в «тайну», как они называли реальность Гекаты – хранительницы секретов, всего известного и неизвестного. Они сидели перед алтарем, закутанные в шелка, увешанные пентаклями, пучками пшеницы, связками ракушек, с кубками вина в руках. Лунный ковен моей матери состоял в Традиции Восстановления Северной Калифорнии. Их практики заключались в восстановлении своего тела, воображения и силы. В возврате к дикому началу. В возврате всего. Даже мира. Окруженные запахом ладана, в нашей гостиной, они бормотали, молясь Тройной Богине.
Рогатая дева охотница,
Артемида, Артемида,
Новая луна, приди к нам.
Серебряное сияющее колесо света,
света,
Мать, приди к нам.
Почтенная королева мудрости,
Геката, Геката,
Древняя, приди к нам.
Сила и голос моей матери возрастали, ведя за собой в спиральном танце сотни людей, а они смотрели друг другу в глаза и двигались по спирали к центру лабиринта, нарисованного на площадке в Элис-Кек Парк, и обратно. Она всегда располагала старых и немощных в центре спирали, чтобы они знали, насколько важны для нашей общины. Она написала пьесу под названием «Дочь Деметры» и сыграла ее перед прихожанами местной унитарной церкви. Я была слишком мала, чтобы получить большую роль, и исполняла речную нимфу, свидетельницу похищения Персефоны. Задрапированная в голубую мерцающую органзу, я падала на колени на линолеуме аудитории и робко показывала скорбящей Деметре на глубокую рану в земле, черную линию из плотного картона, в которую Гадес утащил ее дочь.
Вечерами моя мать начала вести уроки женской духовности в мастерской «Пирожные для Королевы небес». Женщины нашей общины непрерывно обращались к маме за советом, останавливали ее в супермаркете, на улице. Дорога до почты у нас занимала целую вечность, поскольку ее постоянно кто-нибудь узнавал. Иногда, если я была одна, женщины останавливали меня. «Ты Аманда, дочь Люсинды, не так ли?» – спрашивали они. И когда я отвечала, что да, это так, они менялись в лице и эмоционально заявляли: «Я люблю твою мать, она такая сильная, она так мне помогла!»
