– Так оно и есть. А это… Грегори, – ответила женщина и засмеялась, отчего вокруг глаз снова образовались морщинки.
Флоранс посмотрела на селезня, важно зашедшего в кухню вслед за хозяйкой.
– Сопровождает меня повсюду. Надеюсь, ты не возражаешь.
– Добро пожаловать, Глэдис. И ты, Грегори. Джек говорил, что вы можете заглянуть.
– Он в отъезде? – (Флоранс кивнула.) – Смотрю, ты занята, – сказала Глэдис, увидев письмо на столе. – Я ненадолго.
– Нет. Я ничем особо не занимаюсь. Вот, получила письмо от матери. Она ждет меня послезавтра. Написала, как добраться отсюда до Котсуолдса, где она живет.
– То-то она обрадуется, когда тебя увидит. Джек говорил, у тебя во Франции остались сестры.
– Да. Элен и Элиза. Я им сообщила, что благополучно добралась сюда, но вы сами знаете, как сейчас работает почта. Ответа пока нет. Остается надеяться, что мое письмо они получили.
– Я в этом уверена, дорогая. Тяжело тебе пришлось.
– Да уж. Я совсем не знаю, как они там и что вообще происходит в тех местах. Элен работает медсестрой у местного врача, а Элиза ждет ребенка. Я тревожусь за них.
– И ты проделала весь этот долгий путь… чтобы вернуться к матери? – спросила Глэдис.
Судя по глазам женщины, вопрос был шире.
Флоранс не могла рассказать Глэдис о настоящей причине, заставившей ее пуститься в длинное и крайне опасное путешествие к английским берегам.
– Долго рассказывать, но в целом да, – уклончиво ответила она.
Глэдис почувствовала ее нежелание говорить об этом и сменила тему:
– Вот, принесла кое-что Джеку.
Глэдис плюхнула корзину на стол и порывисто сдернула полотенце. Флоранс увидела каравай черного хлеба и бутылку с золотистой жидкостью. Она потянула ноздрями.
– Вы очень добры. Хлеб пахнет просто божественно, и мне любопытно узнать, что там в бутылке.
– Вино из крыжовника, – с улыбкой ответила Глэдис.
– Как чудесно! Во Франции я постоянно делала фруктовые вина.
– Что, дорогая, скучаешь по тем местам? Непривычно оказаться здесь, когда продолжается эта жуткая война? Мы тут все страшно устали. На себя не похожи.
– Да, непривычно. Но во Франции было еще хуже.
– Здесь хотя бы нацисты не появлялись. Но война вон уже сколько лет идет. Здесь все беспокоятся за своих мужчин. Кто на континенте воюет, кто на Востоке. – (Флоранс понимающе кивнула.) – А в городах люди голодают. Нам-то на ферме что. Всегда еда найдется. Может, знаешь, что мы выращиваем овощи и посылаем в здешние госпитали.
Флоранс снова кивнула, почувствовав гордость в словах Глэдис.
– Мы все помогаем, чем можем. Я хотела посылать овощи и в Красный Крест, чтобы переправили нашим ребятам на фронт. Так у них принимают только консервы. Сгущенку, «Спэм»[4], солонину, плавленый сыр. Словом, то, что не портится. А солдатам в основном подавай табак и шоколад. Вот такие дела.
Лицо Глэдис вдруг сильно помрачнело, но потом она вновь улыбнулась:
– Ты, наверное, поселишься у матери?
Флоранс вздохнула. Никаких сбережений у нее не было. Надо будет спешно искать работу, чтобы не сидеть у матери на шее. А потом придется подыскивать себе и жилье. Сама мысль об этом вызывала у нее волнение. Как она сумеет построить новую жизнь в Англии, да еще в условиях продолжающейся войны?
– Сама еще толком не знаю, – сказала Флоранс.
Почувствовав ее внутреннее состояние, Глэдис потрепала Флоранс по руке:
– Дорогая, не все сразу. Я всегда так говорю. А сейчас пойду я, не то мой старик подумает, что меня фрицы сцапали.
