– Конечно.
Они выпили и запели – только сидя. Что они пели, Шурик толком не разобрал, куда интереснее было наблюдать за тем, как они раскачиваются на табуретках, и лица у них, как у готовых разреветься детей. Сережа и вправду пустил слезу.
Третья песня понравилась ему куда меньше двух предыдущих, а четвертую он еле высидел. От выпитого стало совсем легко, он отвалился на спинку дивана, несколько раз поглядел на Дину: та, улыбаясь, неотрывно смотрела на певцов, шевелила губами вслед за их движениями – и, когда разлили еще по одной, хлопнул себя по колену и сказал:
– А я так, голосом могу! – и заорал, не дожидаясь приглашения:
Ай, ду-ду-ду-ду-ду-ду,
Потедял депой дуду,
Потедял депой дуду
На Бодисовском дугу.
Шадил, шадил, не нашел…
– Что он несет? – недоуменно спросил Миша.
– Хрень какую-то, – ответил Сережа и замахал руками перед лицом Шурика. – Саня! Саня!
Шурик увидел, что его не слушают, и вмиг обвис лицом:
– Чего?
– Завязывай, Саня.
– Я не Саня.
– А кто ты?
– Шурик.
– Без разницы. Завязывай. Выпьем давай…
– Не буду.
– Как хочешь, – сказал Сережа, пододвигая к нему полную стопку.
И как-то разом исчезла недавняя радость, будто выпал он из весело подпрыгивающей телеги, как это случилось однажды в детстве. Миша с Сережей вдруг отвернулись и заговорили с парнями о чем-то своем. Шурик вздохнул глубоко, отодвинулся от них на другой край дивана и притих. Поплыл красный скелет «жигуленка», потемнело в глазах – это подходили слезы. Он зажмурился и сидел так, пока не почувствовал, как кто-то легонько толкнул его в плечо.
Конец ознакомительного фрагмента.
