В четыре года я пять раз в день меняла платья, потом мы с соседом играли с больницу в темной комнате. От его прикосновений я теряла голову, попадая в облако наслаждения. В семь обнаружила на своем белье красные пятна и подумала, что умираю. Болезнь тщательно скрывала. О школе помню мало. В третьем классе мужик с фотоаппаратом поставил меня к стенду с названием «Календарь природы и труда». Я не хотела, отказывалась, так как волосы были не прибраны и платье помято, но он и слушать не хотел: поставил и сфотографировал. А когда отдал фотографию, я разочаровалась, но ничуть не удивилась этому, чувствуя себя совершенной замарашкой. Мой школьный фартук всегда был в пятнах, на колготках дыры. Школьная медсестра однажды спросила меня: «У тебя нет мамы?»
Мама у меня была, но в первом классе я чуть не убила ее. Солнечным утром мы играли в догонялки. Я, мама и солнечные зайчики. Прыгали и бегали по квартире долго-долго. Потом мама убежала на кухню, закрыла дверь и крепко прижала ее, чтобы я не могла ее поймать. А я хотела обязательно это сделать, толкала дверь изо всех сил. Иногда мне удавалось немного приоткрыть ее, и видеть маму в щелочку. Она выглядывала и дразнила меня, а я толкала дверь все сильнее, сильнее, сильнее. Достать маму не получалось и тогда я изо всей силы стукнула по ней. Дверь была стеклянная, а у мамы «виноградные» ноги.
– Да что же ты делае-е-е-е-е-е-шь! – закричала она.
Дверь распахнулась, мама лежала на полу в луже крови. Очнулась я в школе, в углу около раздевалки. Ко мне подошла какая-то женщина и сказала: «Не бойся, мама не умрет».
В четырнадцать влюбилась в одноклассника и вместе с ним переступила порог темной комнаты, где время и мысли остановились, и мою память кто-то стер ластиком, как слабые линии простого карандаша. Назад я вернулась беременной. Через три месяца моего сына случайно обнаружила гинеколог, приняв за опухоль. Медицинская комиссия качала головами, рекомендуя его удалить. А я не понимала, чего они парятся, ведь рожать дело обычное. И я рожу и воспитаю. Через шесть месяцев, вопреки желаниям докторов, в родильной палате раздался крик моего сына. Я родила его в полнолуние, не издав не единого звука, чем приятно удивила акушеров. Весть о его чудесном появлении мигом разнеслась по больнице и откликнулась эхом в поликлинике. Терапевты, окулисты и невропатологи бежали по коридорам, чтобы посмотреть на нас. Пока хирург зашивал разорванную промежность, я видела над собой десятки восхищенных глаз в белых масках.
– Кого хотела-то? – спрашивал один.
– Да никого она не хотела, – отвечал другой.
– Ну ладно! Будет сына воспитывать!
И они все радовались, что все хорошо обошлось, и верили в меня. Я тоже в себя верила. У меня есть сын и я буду его воспитывать. Зарегистрировать союз выпускников восьмого класса законным браком удивленная работница ЗАГСа отказалась, сказав: «Мы детей не расписываем». Малыш был усыновлен собственным отцом, который через семь месяцев ушел выгулять собаку, вернувшуюся с прогулки в одиночестве.
Я мечтала о маме, красиво одетой и на каблуках. Сама хотела быть очень красивой, выйти замуж и красить ногти. Гладкие ноги я получила, но в целом считала себя уродиной. О том, что это не так, узнала случайно, получив письмо от незнакомой женщины: «Здравствуйте! Хочу выразить вам свою симпатию. Я училась с вами в одной школе. Вы были самой красивой девочкой-старшеклассницей».
