– Да, конечно, я скоро уйду, – на глаза навернулись слёзы, и он очень стеснялся смотреть на дочь. – Оня, я не заслуживаю прощения ни от тебя, ни от матери, извини, что перешёл на «ты», а всё-таки ты признала меня?
– Сразу так неожиданно, если бы раньше, ведь привыкла к мысли, что нет отца… Но я могу со временем только, – она боялась заглянуть в его настырные глаза, полные, однако, внутренней скорби с теплившейся в них надеждой, что тут его приласкают, загнанного жизнью, тогда как о матери в своё время и не подумал, на что её обрекает беременную, или правда не знал?
– Спасибо, спасибо! – пробормотал он быстро, словно опасался, что она возьмёт слова свои назад, хотя видел, как дочери непросто далось это обещание.– Я уйду скоро, давай я дам тебе адрес свой, когда-нибудь, да хоть летом приедешь ко мне с сыном, замуж выйдешь, у нас много винограда, яблок, всего много…
Маркунин достал записную книжицу, вписал свой адрес, вырвал листок, подал Онете. Девушка взяла его, не читая, и сунула в карман халата. И он, видя как она сделала это равнодушно, отрешённо, подумал с горечью, что она приняла адрес исключительно вежливости ради, что она никогда не напишет. Он опять почувствовал себя ничтожеством, обрекшим своих детей на безотцовство, чего в своё время не понимал, не догадывался.
– У вас тут есть гостиница, когда-то был дом для приезжих? Переночую, может, побуду и с матерью повидаюсь, – произнёс Маркунин. – Не знаю, может и есть, – пожала безучастно она плечами. – Выпейте чаю, а то остынет…
– Спасибо, Оня, а ты красивая, как мать.– Он стал пить короткими глотками, похвалив вкусный напиток. – Имя твоё интересное и редкое, как у матери…
Но она промолчала, ей опять стало его жалко, как сироту. И не хотелось никуда отпускать. Оне казалось, что наконец-то нашла отца после долгого поиска. Хотя мать никогда не говорила, как бессовестно он бросил её, она этого ничего не знала, поэтому не испытывала к отцу ни обиды, ни ненависти. А то, что услышала от него, она восприняла как совершенно не относившееся к ней лично. Онета не могла его осуждать, слишком это было его личное, давняя история матери и отца, в которой они сами запутались. Впрочем, он уже достаточно сам осудил себя, вполне уже осознал свой гадкий, предательский поступок. Пусть бог его и судит. Онета то поднимала, то опускала глаза: время, казалось, тянулось черепашьим шагом; она томилась, не чая пока он уйдёт, чтобы покормить сына, стеснявшегося чужих людей, а потом она найдёт его в гостинице, и они поговорят ещё.
– Может, вам не надо с мамой встречаться, я к вам приду, если устроитесь вечером, – предложила Онета.
– Да как же… Я тогда перестану себя уважать. Не хочу казаться трусом. И потом, матери могут в магазине сказать, что искал её мужчина. Я там спросил, где она живёт. Ну, я пошёл и буду тебя ждать, Оня! – он слабо, робко улыбнулся.
Маркунин нашёл гостиницу на главной улице посёлка, где находилась администрация Затона. Он устроился без труда, цены были умеренные, дня на два задержится, походит по своим местам. Здесь был судоремонтный завод, причал. Но на реке судоходство уже, похоже, закончилось. Почему Оня говорила, что отчим придёт из рейса, вспомнил он погодя, если навигации нет? Но он не стал ломать над этим алогизмом голову. Маркунин, оставив вещи в гостиничном номере, зашёл в кафе при гостинице, выпил водки, закусил бутербродами. Есть больше не хотелось: после встречи с дочерью он испытывал нервное возбуждение. Оня ему понравилась не то, что Яна. Оня его, наверное, поняла как ему плохо одному и обещала проведать его.
