Теперь она была лишь тенью себя прежней, призраком, бродившим по остаткам своей некогда яркой жизни. Искра, которая когда-то зажгла в ней страсть к архитектуре, погасла, оставив после себя пустоту. Она забросила свою дизайнерскую работу, которая когда-то давала ей цель и смысл. Её офис в центре города, некогда оживлённый центр творчества, теперь пустовал, молчаливо свидетельствуя о её сломленном духе. Она пренебрегала своим внешним видом, её некогда стильную одежду сменили бесформенные мрачные наряды, а тщательно нанесённый макияж был забыт. Её обычно живые глаза, которые когда-то были отражением блестящего ума и сострадательного сердца, теперь были затуманены вечной пеленой горя, её преследовали кошмары, в которых она заново переживала ужасные события смерти Дэвида. Она часто просыпалась, выкрикивая его имя, как будто он мог её услышать.
Её от природы стройная фигура стала ещё тоньше, почти истощённой, а некогда здоровый румянец сменился бледностью. Тяжёлое горе заметно состарило её, оставив глубокие морщины вокруг глаз и рта, превратив её в хрупкую, почти эфемерную фигуру. Казалось, из неё словно высосали жизнь, оставив лишь пустую оболочку, душераздирающее напоминание о яркой женщине, которой она когда-то была.
Большую часть времени она проводила в тумане горя, бродя по дому, как призрак, и прокручивая в голове воспоминания о Дэвиде: его заразительный смех, его непоколебимый оптимизм, то, как он рассеянно напевал классические мелодии, работая над своими сложными уравнениями. Она прикасалась к его вещам, ища утешения в знакомых текстурах и запахах, цепляясь за фрагменты их общей жизни.
Вечера были самыми жестокими часами дня. Тишина в каюте, которая когда-то была успокаивающим объятием, теперь давила на неё, душила своей необъятной пустотой. Это была такая глубокая тишина, что она слышала, как кровь стучит в ушах, – постоянное напоминание о жизни, которую у неё отняли.
Она пыталась отвлечься, погрузившись в страницы книги, надеясь затеряться в мире слов, но буквы расплывались перед глазами, образуя бессмысленные узоры. Она пыталась смотреть фильмы, ища мимолётного отвлечения в мелькающих на экране образах, но истории сливались с фоновым шумом, не в силах пробить стену горя, которая её окружала.
Ничто не могло облегчить ноющую боль в груди, постоянное физическое проявление ее разбитого сердца. Сон не приносил утешения, не давал передышки от мучений, только нескончаемый поток кошмаров, в которых с мучительной ясностью воспроизводились ужасные события смерти Дэвида. Она увидела бы бурлящие волны озера Шамплейн, услышала бы оглушительный рёв шквала, почувствовала бы ледяное прикосновение воды к своей коже. Она видела, как каяк переворачивается, а барахтающийся Дэвид исчезает под водой. А потом появлялась безликая фигура, окутанная туманом, и звала её по имени леденящим душу шепотом, заманивая в бездну. Она просыпалась в поту, с колотящимся сердцем, грань между сном и реальностью стиралась, и она дрожала от ужаса в темноте.
Её лучшая подруга Сара, энергичная художница с копной огненно-рыжих волос и заразительным смехом, от которого можно было осветить целую комнату, часто бывала в хижине, предлагая свою неизменную дружбу и искреннюю поддержку. Сара была всем, чего не хватало Элеоноре в тот момент: она была полна энергии, излучала позитив и была полна решимости вытащить подругу из пропасти. Сара зарабатывала на жизнь как художница и знала, что значит бороться за цель. «Ты не можешь так жить, Эл, – говорила она, и в её голосе слышалось беспокойство, а в ярко-зелёных глазах отражалась боль Элеоноры. – Тебе нужно выбраться отсюда, заняться чем-нибудь, восстановить связь с миром. Дэвид не хотел бы, чтобы ты так угасала. Он хотел бы, чтобы ты была счастлива».
