Когда они проходили мимо ванной и туалета, Триш остановилась и по очереди взглянула на них обоих.
– Миссис Моран…
– Пожалуйста, дитя, просто Ламия.
– Ламия, – сказала Триш, явно стремясь поскорее перейти к делу. – Можно мне?..
– Ах, да, конечно!
Триш быстро исчезла за дверью.
Ламия с Четом прошли немного дальше по коридору. Чет чувствовал, что она изучающе поглядывает на него. Вопросы теснились у него на языке. Все эти годы ему столько всего хотелось спросить, но сейчас, когда она была рядом, на него напала немота.
– Давай, – сказала она. – Спрашивай.
– А?
– Я же знаю, что у тебя есть вопросы.
«Да», – подумал он. Вопросов полно. Об отце, о матери. Но больше всего ему хотелось спросить о голосе, который он слышал, или чувствовал, все эти годы.
– Ты хочешь знать, как я говорила с тобой. – Это был не вопрос.
Он поднял взгляд на бабушку.
– Так, значит, это было по-настоящему? Ты и вправду говорила со мной? Я это не вообразил?
– Часть меня всегда была с тобой, Чет. В твоем сердце… В твоей крови.
– Но ведь было что-то еще?
– Когда я говорю, что часть меня всегда была с тобой, я это и имею в виду, в прямом смысле. Моя кровь, наша кровь – вещь особая и редкая. Это то, что нас связывает.
Он не был уверен, что понимает, о чем она говорит.
– Ну… Это довольно странно, да?
Она улыбнулась ему.
– Можно рассматривать это как дар. Как ты думаешь?
– Думаю, бывали ситуации, ну, плохие… и если бы тебя со мною не было, мне кажется, я не сумел бы выбраться.
Она улыбнулась.
– Сердце радуется, когда такое слышишь. – Тут ее улыбка потускнела. – Единственное, о чем я жалею, – что мне не удалось связаться с твоей матерью. Бедняжечка Синтия. Ей я тоже была нужна. Но они забрали ее у меня. Чет, хочу, чтобы ты знал, – я постоянно пыталась с ней связаться, но она, кажется, так меня и не услышала… Или, может, не хотела услышать. Все, что я знаю – этот дар, который у нас есть, он иногда позволяет слышать другие голоса – темные голоса. И мне кажется, твоя мать слышала их. Мне кажется, именно они и довели ее до безумия… до самоубийства, – и совсем тихо она прибавила: – Я чувствовала себя такой беспомощной.
В ее серебряных глазах засверкали слезы.
– Мне так жаль, Чет… Прости, что я не смогла сделать больше.
Чету хотелось сказать что-то утешительное, но правильные слова как-то не шли в голову.
Триш вышла из ванной с облегченным видом. Увидела их лица.
– Ой, простите. Не хотела вас прерывать. Может, мне пока немного пройтись?
– Чепуха, – сказала Ламия, утирая глаза. – Просто я – сентиментальная старая женщина. Скажи-ка мне, Триш, ты не прочь немного перекусить?
– Да, с удовольствием, мэм, – ответила Триш.
Ламия провела их на кухню, наполненную ароматом свежеиспеченного хлеба. В уютном уголке стоял обеденный стол; оттуда через высокое окно-эркер открывался вид на болота. Стол был накрыт на троих: тарелки, бокалы, столовое серебро. В центре стола, на доске, рядом с кувшином лимонада и корзинкой, накрытой хлопковым полотенцем, алела горка свежих спелых помидоров.
– Так вы нас ждали? – спросила Триш.
– Ждала.
Триш бросила Чету укоризненный взгляд.
Ламия сняла с корзины полотенце; там лежала буханка домашнего хлеба. Жестом она пригласила их к столу. Взяла в руки кувшин с лимонадом.
– Попробуйте, и скажите мне, что вы об этом думаете. – Она налила каждому по бокалу.
Чет сделал большой глоток.
– Ух ты, это очень вкусно. – Он осушил бокал.
