Потерянные Навсегда - страница 19

Я открываю дверь дома в шесть. Нельзя сказать, что мы добрались молниеносно, учитывая, что ехали из центра в центр.

Я приступаю к приготовлению ужина, о котором думал еще в детском саду Бекки. Детям сложно готовить, им быстро все перестает нравиться. Но сегодня у меня не кулинарное настроение (когда оно у меня, вообще, просыпалось?). И я не собираюсь делать ничего кроме золотых рыбок на гриле с картофельным пюре, яиц-пашот и резанных помидоров - всего, что, как я знаю, ей нравится – или, по крайней мере, обычно нравится. К блюду пойдет стакан холодного молока, его она тоже любит, и банан для обезьянки на десерт.

В половине седьмого мы садимся за стол, и я начинаю говорить о завтрашнем путешествии. Сначала ей очень нравится эта идея, но потом она понимает, что не сможет быть со своими друзьями, и Бекка задумывается, как теперь ей эта идея. Наконец, она приходит к выводу, что летать на самолете веселее, чем ходить в детский сад, и азарт берет верх. Может, мне не стоило ей говорить, теперь, должно быть, ее будет трудно уложить в постель ...

– Калле, можно я сяду к окну? - спрашивает она умоляюще, на шведском, как и каждый раз, когда мы путешествуем на самолете.

- Конечно, конечно, детка, а почему?

Я уточняю, зная, что она хочет, чтобы я спросил. Она смотрит на меня, словно не понимает, как я могу считаться взрослым, если не понимаю, почему она хочет сидеть у окна.

– Ну, ты можешь видеть другие самолеты и уток, когда они проносятся мимо нас, så kla’t!^>24

Ну конечно, как я мог сразу не сообразить, что это то, ради чего люди сидят у иллюминаторов. Мы продолжаем разговор на трех языках, как обычно, примерно до семи тридцати, и она начинает зевать, но решает, что хочет посмотреть Пеппи. Сначала мы идем в ванную, чтобы она вымыла руки и почистила зубы, а затем я убегаю от нее в комнату с телевизором, смеясь и крича:

– Никакой щекотки!

Я вставляю диск, включаю телевизор, сажаю ее в большое кресло, и, как я и ожидал, минут через пятнадцать она засыпает.

Я несу ее в свою спальню, переодеваю в пижаму, накрываю пуховым одеялом, потому что ночь сырая, и выхожу на цыпочках, оставляя свет на прикроватной тумбочке включенным, на случай, если она проснется.

Затем я привожу в порядок кухню, запускаю стиральную машину и собираю чемодан, затем сажусь перед телевизором, чтобы посмотреть выпуск в 9:30 на Euronews. Они снова упоминают имена Ленца и Феррары, на этот раз чтобы сказать, что те были на службе у организации ЕС, занимающейся защитой детей (IEPI^>25), и в Бразилии они занимались расследованием случаев незаконного усыновления. Служба получила жалобы на продажу и похищения детей.

Подробностей было немного, этот канал не для этого. Завтра я попробую купить в аэропорту газету, которая расскажет мне больше, возможно, кто-то из них был человеком, чья смерть заслуживает более тщательного рассмотрения, чем краткое упоминание в Euronews.

Когда новости заканчиваются, я беру портфель, иду в кабинет, делаю копии писем, приложений и факсов, и кладу в сейф родителей, где они хранили важные документы, оригиналы. Если убитые расследуют случаи незаконного усыновления и похищения детей в Бразилии, очень вероятно, что идентификационный браслет и документы, которые, похоже, свидетельства о рождении, также относятся к детям, незаконно усыновленным или похищенным в других странах. Не имея возможности прочитать другие, я снова обращаю внимание на ангольские свидетельства. Теперь я замечаю то, что раньше не привлекло мое внимание, под именем матери в месте, где должна быть указана профессия, в обоих случаях прочерк. И в обоих случаях прочерк в графе отец.