Жаба квакала и упорно лезла в хату. Мария пыталась развернуть её ногой, но ничего не получилось.
– О боже, – Грищенко вдруг вспомнила народную примету. – Енто кто ж так люто нас ненавидить?
В деревнях и сёлах люди верили: если на порог дома запрыгнула жаба, то жди беды. Это означало, что кто-то навёл порчу на одного из членов семьи. По преданию, необходимо заколоть земноводное вилами. И в этот же день, кто первый из чужаков придёт в гости, тот и сотворил чёрное дело.
Маня мигом забежала в сарай и схватила вилы.
– Добрейшего вечеро́чка, – к калитке подошла соседка Стеша.
Мария не обратила внимание на соседку.
– Я туточки тебе должок принесла, – Стешка протянула ведро.
– Поставь у калитки и иди, – пробурчала Маша, подходя к двери мазанки.
– Ой, а шо енто у тебя? – встрепенулась соседка, поставила ведро и осталась с той стороны забора. Закрыла калитку. – Неужто жаба? Ой-ой, ужасти какие! Манька! Убей её, убей! Она беду несёть в твою хату! Ой, батюшки! Шо ж енто делается? Какая пакость!
Мария замахнулась вилами.
– Так её, так! Окаянную! – причитала верующая во всю нечисть Стешка, – Жги её, жги! Вот же ж дрянь якыя приползла!
– Чаво барагозишь? – к Степаниде подошёл муж. – Шо опять приключилося?
– А ты шо припёрси? – обернулась Стеша. – Ты же у Мельниковых хату ремонтироваешь!
– Ну… – замешкался Порфирий. – Я перекусить пришёл, а тебя в хате как ветром сдуло…
– Не по́няла… – Стешка поставила руки на бока. – И часу не прошло…
– А шо вы туточки жарите? – поинтересовался мужчина, чувствуя странный запах.
– Лягушку, шоб ей пусто было! – крикнула Манька, наблюдая за своим действом.
– Чаво? Оголодали совсем? – усмехнулся мужик, облокотившись на забор.
– Тьфу на тебя, злыдень! – плюнула Стешка на мужа. – Какая-то падлюка порчу напустила…
– Шо?
– Лягушка в хату полезла, – продолжила Мария.
– Неужто свершилось? Ай да баба… – шепнул Порфирий, отойдя на пару шагов назад.
– Шо ты тама бормочешь? – услышала шёпот Стеша.
– Ни-ни… – развернулся Порфирий и собрался уходить. – Я в хату, а опосля к Мельнику…
Порфирий забежал в дом, перекусил хлебом с молоком и поторопился к Мельниковым помогать перестраивать мазанку.
– Як думаешь, кто енто могёть быть? – Степанида изнемогала от любопытства.
– Почём мне знать? Никому плохого не делала, ни с кем не ругалася, – вздохнула Маша, закапывая недогоревшие остатки.
– А ты покумекай, мо́жа, с кем и был скандал давеча? – не унималась Трофимова.
– С тобой был, – с кривой улыбкой Манька взглянула на соседку. – Али запамятовала?
– Очумела? – лицо Степаниды вытянулось. Она вошла в калитку. – Я до таких грехов не способная! Али ты на меня усех собак спустишь?
– Вот и я сумлеваюсь в твоих способностях, – улыбнулась Грищенко. – Давай ведро. Чаво тама?
– Сахарного песку возвращаю. Я у тебя одалживала весной.
– А, да, было… – Мария взяла ведро и понесла в дом.
Степанида вприпрыжку пошла следом. Уж очень ей хотелось обсудить этот случай и сделать выводы, кто же та самая женщина, что решилась на такую пакость.
– Баба, не иначе… – усаживаясь на табурет, рассуждала Трофимова. – Точно тебе говорю. И есть у мене мыслишка одна – енто полюбовница твоего Ваньки.
– Ты опять? Нету у него нико́го – Маша пересыпала сахар в мешок.
– Тады кто? Кому енто понадобилося, такие страсти воротить?
– Не ведаю…
– Ду́рная ты! Манька! Ребятёнка из сада забираешь, нет бы с бабёхой ентой погутарить, а ты кота за причиндалы тянешь! Ой, заплачешь горькими слезами, а слухать мене надо было! – не сидится на месте Стешке, так и ёрзает, доказывая свою правоту.
