Дед пошлёпал себя по горлу, показывая тем самым, насколько ему надоели всяческие разговоры о ненужных людях, о благополучной жизни, знакомствах и прочее.
– И думать не мог, шо ты на такое сподобиси, Марфушенька… Ладно мене схватилася опои́ть, так ты и Грищенко семью вздумала… – Панкрат замахнулся кулаком на Петровну.
– Караул! – закричала Марфа и спряталась за спину Ивана. – Бешаный!
– Ты шо ж, таки и поверила, шо та бабка тебе подсоби́ла мене от моей Акулинушки увести? Это я ду́рным был! Вожжа под хвост попала, я и сменил обстановку! Если б я ранее знал, якый ты гадыной станешь! – Панкрат выдохнул и присел на табурет. – А ты, а ты, сучья бородавка, куды клыки навострила? Слухаешь енту жабу сушёную и такое проделываешь? Я тебе научу, як в чужие семьи залезать!
Погрозив кулаком и внучке, Панкрат вновь поднялся.
– Не пей ихней водовки, сынок, енто бабьё по заговорёнкам бегаить, мало ли шо…
Дед Панкрат ещё раз для уверенности помахал кулаком и пошёл в свою комнату.
– Брюхатая она, – усмехнулась Мария, провожая взглядом мужа Марфы. – Не смеши ты мои пятки, девонька!
– Были мы, были вместе! – упиралась Тома и начала креститься. – Вот те крест!
– Не гневи бога, грешница! Не наговаривай на моего мужика! – прикрикнула Манька. – С Иваном она была… А платочек-то тот я признала…
Улыбнулась, взяла мужа под руку и вывела из хаты Гориных.
Через семь месяцев, майским утром, у Тамары Гориной родился сын.
– Ох, ты ж… – прорывая свеклу на поле, причитала Степанида. Завидев вдалеке Марию, вприпрыжку поскакала к ней, чтобы донести благую весть.
Грищенко испугалась, когда из-за спины запыхавшаяся Стешка крикнула:
– Слыхала? – споткнулась Трофимова. – Воспиталка пацанёнка принесла… Ой-ой, от кого ж?
– Чу, сумасшедшая, як кобыла скачешь! – приложила руки к груди Маша от испуга. – Чаво летишь?
– Я об чём гутарю? Воспиталка…
– И шо? Мне-то какое дело до неё? – плюнула Грищенко и продолжила свою работу.
– Не, ну ты погляди на неё! – Стешка упёрла грязные руки в бока. – Сына, слышь?
– И шо дальше? – Маня подняла голову и сжала губы от недовольства.
– Чей же? Ой, не могу, так хотца узнать… Она ж безмужняя… Позор-то какой…
– Стеш, я по́няла, куды ты клонишь…
– Бабы гутарють, шо он не с лица… Страшно́й, як чёрт!
– Шла бы ты, соседушка… – выпрямилась Мария со стоном. – Усю спину скрючило…
– Исчо не так скрючить, када усё прояснится! – гордо ответила Степанида и, задрав нос кверху, широким шагом пошла на свой участок поля.
– Тьфу, ду́рная баба, – Грищенко плюнула вслед уходящей соседке и потёрла поясницу.
Вечером Степанида всё-таки пришла в хату Грищенко для обсуждения дальнейших действий со стороны Маши. Открыв дверь, остановилась. Она никак не ожидала увидеть хозяина дома в столь ранний час.
– Хлеб да соль… – вошла в хату и встала у двери.
– Едим да свой… – буркнул Иван, доставая горячую картошку из чугунка.
– А хозяйка куды запропастилася? – поинтересовалась Степанида.
– Здесь гдей-то шляетси, – откусил кусок чёрного хлеба.
Стешка попрощалась и вышла на улицу. Захлопнув дверь, огляделась. Заглянула в сарай, прошлась по огороду – нет нигде Марии. На заднем дворе, в саду, послышались разговоры. Степанида решила сходить туда. Подходя ближе, разглядела Маньку среди деревьев, второго человека было не видно, но то, что это мужчина, стало понятно по одежде. Цветущие плодовые деревья перекрывали весь обзор.
