– Что в нем такого? – спросил оружейник. – Я знаю его дольше твоего. Не будет тебе с ним счастья. Он подлый, думает только о себе и постоянно врет.
– Все так, – кивнула Юн. – Но при этом он еще умен, силен и в состоянии позаботиться о себе. Когда я с ним, мне не нужно за него переживать, чего никак не скажешь о других мужчинах. Благодаря этому я могу сосредоточить все свое внимание на деле революции.
Пин отдал остаток бинта Юн, подошел к дереву и прислонился к нему, откинув голову:
– Я поставил себя в дурацкое положение. Надеюсь, я не смутил тебя своими словами.
Юн встала и подошла к оружейнику. Она двигалась проворно, словно рана вдруг перестала ее беспокоить.
– Не говори глупости, – углом рта улабнулась она, после чего вернулась к своему месту и свернулась на земле калачиком. Через несколько минут девушка уже мерно посапывала.
Пин все глядел на нее. Изо рта девушки побежала струйка слюны. Оружейник понял, что больше не в силах тут находиться. Быстрым шагом он направился к спящему Шаоху. У знаменосца наверняка осталась еще бутылка самогона. Пин легонько пнул бойца ногой. Шаоху резко сел и схватил знамя, выставив его перед собой как пику.
– В чем дело? Тревога? На нас напали?
– Нет, – мотнул головой Пин. – Мне просто выпить надо. Я знаю, у тебя есть.
Шаоху зевнул, зарылся в спальник и откуда-то из его глубин вытащил бутылку.
– Держи, – сказал он. – Попадешься – не настучи на меня.
Из-за того, что теперь весь корпус укрывался в лесу, Пину никак не удавалось отыскать укромное местечко где-нибудь под деревом или в кустах, и потому в итоге он отправился в конюшню, представлявшую собой обычный загон на поляне, обнесенный проволочным забором. Там паслись не только лошади, но и мулы с коровами, которые потягивали из ведер колодезную воду.
– Глупость какая, – сказал оружейник одному из ослов, потрепав его по шее. – Кругом война. Тут бы в живых остаться, а я о чем переживаю? О девке какой-то. Причем ладно бы красавица была, так ведь еще и уродина! – Пин рассмеялся. – А у тебя, дружище, баба есть? Какая она из себя? Ничё так? Бедра широкие? Нарожает тебе кучу ослят… – Длинноухий повернулся и двинулся в дальний угол загона. – Эй! Куда пошел? Я с тобой, между прочим, разговариваю! – Пин подхватил осла под уздцы, рывком разворачивая голову животного к себе. Осел взбрыкнул, швырнув задними копытами грязь в лицо оружейнику. – Ладно, ладно, – примирительно произнес Пин, кашляя и отплевываясь. – Я все понял. Тебе я тоже не нравлюсь.
Он уже достаточно опьянел, чтобы попытаться заснуть, и побрел обратно в сторону расположения взвода. Вокруг него громогласно храпело четыре тысячи человек – весь Третий корпус. Солнце прошло полпути до зенита, и значит, по прикидкам Пина, было около десяти утра. Когда он добрался до своего взвода, единственным человеком, который еще не спал, был Ло, который грыз батат. Пин почувствовал, что приятель чем-то взволнован.
– А я-то думаю, где тебя носит, – протянул Ло. – Тебе Юн о самолете рассказала? Нам удалось взять в плен пилота. Он нам не только сдал гоминьдановские позиции, но еще и согласился перейти на нашу сторону. Ты только подумай! Теперь у нас есть свой летчик!
– Летчик есть, а самолета нет, – расхохотался Пин, да так громко, что несколько солдат заворочались. Оружейника качало из стороны в сторону.
– Да ты пьян, – без тени укора сказал Ло. – Всё вылакал или что-нибудь осталось?
