Пин подскочил к другу. Он приподнял Ло и увидел, что свинцовая пуля, которую он изготовил на этой неделе, вошла ему в голову прямо над правой бровью. Глаза Ло все еще оставались открыты, и когда Пин огляделся в поисках помощи, он увидел, как Юн, занимавшая позицию чуть ниже на склоне холма, смотрит на него во все глаза. Ее лицо хранило бесстрастное выражение, девушка ждала, когда Пин скажет ей, что с Ло. Казалось, она была готова к самому худшему. Лейтенант Дао хлопнул девушку по плечу, и, пару раз моргнув, Юн снова вскинула винтовку и открыла огонь.
Пин потащил Ло прочь от стены еще до того, как рожки протрубили отступление, до того, как в атаку двинулись танки, принявшиеся наступать там, где недавно упал самолет, и пробившие брешь на левом фланге обороны, до того, как холмы были захвачены и над ними взвились знамена гоминьдановцев, до того, как его взвод вместе с Секирой проследовал к месту сбора. Пин волок на себе Ло, пока не добрался до леса. Там он положил тело на бамбуковую волокушу, ухватился покрепче и двинулся дальше. Оружейник тянул волокушу, не оглядываясь. Когда правая рука уставала, он менял ее на левую. Он не замечал ни своих товарищей, ни Юн, которая бежала рядом с ним и кричала, умоляя его остановиться, силясь втолковать, что ни к чему так изматывать себя, что он должен привязать волокушу к лошади или мулу, как делают все остальные, и что Ло уже мертв.
– Двадцать девять из шестидесяти пяти, – глухо произнес лейтенант Дао. В бою погибло двадцать девять из шестидесяти пяти солдат взвода, и Пин знал, что смерть одного из них на его совести. Все утро и весь день они бежали, а летательные аппараты беспрестанно вели огонь по арьергарду, перестреливая бойцов как куропаток. Наконец красноармейцы добрались до узкой долины в тридцати километрах от реки, зажатой между двумя высокими горными пиками. Здесь под прикрытием горных кряжей Третий корпус мог передохнуть. Солдаты разбили лагерь и подсчитали потери. Затем они принялись рыть братские могилы. Когда с этим закончили, грамотные написали имена погибших на тонких листах бумаги, наклеили их на поленья, собранные изначально на дрова, и сложили их поверх могил. Жертвенных денег для сожжения не было, поэтому бойцы пустили в ход банкноты, отпечатанные на фабрике дензнака Красной республики. Те ничего не стоили, так как большинство лавочников принимали только серебряные монеты.
Красноармейцы, переправившиеся через реку на вражий берег, чтобы заманить гоминьдановцев в засаду, не вернулись, а доты из кирпичей и соломы не выдержали ни артиллерийского, ни танкового огня. Третий корпус потерял шестьдесят процентов вьючных животных, двадцать пять процентов телег и был полностью деморализован. Попытка воевать с армией Чан Кайши лицом к лицу показала, как сильно отстают красноармейцы от гоминьдановцев в оружии и оснащении.
Пин присел рядом с Юн у костра. Чтобы не дрожали руки, он сжал их в кулаки. Пальцы ныли от порезов, а ладони от мозолей. Сейчас признаваться в содеянном казалось сущим безумием, однако Пина так и подмывало выложить Юн все как на духу.
– Ты вел себя смело, – сказала она. Несмотря на то что девушка выплакалась несколько часов назад, на мгновение Пину показалось, что сейчас ее слезы польются с новой силой. – Ты столько времени провел у стены, держа его на руках, когда вокруг свистели пули… А потом тащил прочь на себе…
