Раздался громкий стук двери, и снизу проревел такой знакомый, но уже почти позабытый бас нашего друга.
– И где этот попаданец прячется? А ну выползай, всё равно найду. Дим, дрянь такая, к тебе друг–альт приехал, ну ты где? – Надо же, не забыл, как меня бабушка Услада иногда в сердцах называет. Приятно, чёрт подери. Не подумайте, что я зазнался, и вообще стал снобом из–за свалившегося на меня титула графа, потому что я не вышел встретить друга. Просто время его прибытия я точно не знал, многое зависело от того, во сколько он выберется с Эйенга, а наш балкон, на котором мы сидели, располагался на противоположной стороне дома от двора, и соответственно основных ворот. Зато вид здесь очень красивый: на протоки, лес вдалеке, и пасущихся на небольшом островке овец. Пастораль, одним словом. А вот кто входит в дом, тех не видно совсем. Специально так сделано, чтобы была возможность, хоть какая–то, но уединиться. Да и посмотреть за дверью и встретить гостя у нас всегда есть кому.
– Да здесь я, громогласный ты наш! Давай, поднимайся! Голодный же, наверное, с дороги? Мы тебя сейчас как раз и покормим.
– Ну, я всегда голодный, – сказал Дван, обнимая повисшую на нём мою жену, которая визжала от радости и, казалось, пыталась зацеловать его прямо сейчас до смерти. Тоже соскучилась, что и не мудрено, Дван отличный разумный, добрый, большой и надежный, да и дружим мы с ним уже очень давно, так что его невозможно не любить, и не скучать по нему.
– Тогда садись, а я попрошу, чтобы и на тебя накрыли, – я так и не научился говорить распоряжусь, отдам приказ и тому подобное. Нет, в связи с деятельностью в графстве, так и без проблем, а вот в доме, обращаясь к тем, кого многие бы посчитали прислугой, именно, что просил. Дело в том, я искренне считал, что они помогают мне, и даже не мне, а бабушке Усладе, и никак не находил в себе силы что–либо приказывать. Да, и, если честно, просто–напросто не успевал. Вот и сейчас, только я поднялся:
– Сиди, сынок, обедай себе спокойно, я распорядилась уже, – словно из воздуха материализовалась моя домоправительница.
– Спасибо, бабусь, – только и мог сказать я.
– Приехал, значитца, орясина такая, – это уже она к Двану, – что ж так долго не появлялся–то? Исхудал вон весь, чем тебя только там в ентих, тьху ты, диких землях и кормили–то! Сразу видно, что подножным кормом питался, вон кости одни торчат, да мех потускнел! Ну ничего, я за тебя теперь возьмуся, вмиг стати свои прежние вернешь.
Где она это увидела, что он исхудал, так как на мой взгляд Дван даже поправился немного? Или я просто отвык от него? На любого другого разумного, будь тот даже иканф какой, мой друг альт только вызверился бы за такое обращение, но тут даже и бровью не повёл. Он ещё когда в прошлый раз был здесь, привык вот к такому обращению, и даже умилялся, когда она меня «негодным мальчишкой», например, называла. И даже гордился тем, что она к нему не иначе как «орясина», или «оглоед» и не обращалась. Вот как у неё так получается? Её закидоны даже князь росов Велислав терпел. Вернее будет сказать, что тоже находил их милыми и не обижался.
Побурчав ещё немного, и проконтролировав, как и чем её подопечные накрыли стол, она, шуганув перед этим их для порядка, покинула нас, направляясь по своим многочисленным делам.
– Ну, давай, дружище, рассказывай, – пройдя обряд обнимашек и похлопывания по спинам друг друга, и уже усевшись за стол, обратился я к Двану, – а где Импло с Химбой?
