– Подожди, не заводись.
– Ты хоть в курсе, какие ему поставили предварительные диагнозы?
– Догадываюсь, но…
– Наш ребёнок жил не только ночью. За ночи я благодарна тебе, но не надо думать, что пока ты работал, мы отдыхали.
– Я никогда так не говорил.
– Но с каким апломбом ты вещаешь первому встречному про ваши ночные прогулки! Я бы на месте слушателя возненавидела мать.
Кое в чём она права. Те несколько лет я прожил в мареве, иногда не понимая, какой сейчас день недели или даже время суток. Я жил на автопилоте, копил последние силы ради этих бессонных ночей. Вряд ли о чём-то ещё я смог бы связно рассказать больше двух предложений, вспоминая тот период.
Когда всё прошло, не потребовалась операция, обошлось без тяжкого диагноза, я не стал углубляться в эту тему, ведь она утратила значение.
Понять жену в полной мере смог только спустя несколько лет после окончания ночных кошмаров. Мы занимались ремонтом, выкидывали накопившийся хлам, перетрясли шкафы и коробки. Ревизии подверглись все найденные вещи, и много чего отправилось на помойку. В мусорных мешках я увидел гору эскизов, перечёркнутых неудавшихся рисунков, кучу учебников по английскому, экономике, финансам, налогам. Сотни, если не тысячи пометок карандашом подтверждали настойчивость ученицы. Я не мог понять, когда жена их успела прочитать. Но это не самое главное открытие. Моё внимание привлекла тетрадь формата А4. Она распухла от обилия вклеенных, дополнительных страниц. Раньше я никогда не видел её.
Почерк жены. Аккуратные, без наклона, с ювелирной точностью подогнанные друг к другу пузатые буквы. Тщательно разлинованные страницы. Порядковые номера записей. Даты, время, фамилии врачей, адреса клиник, больниц, квартир. Наблюдения, рекомендации. Отдельно подшиты газетные вырезки, распечатки о разных болезнях, рекламные объявления медицинских центров. Стоило одному специалисту посоветовать домашние упражнения, как в тетрадке появлялся раздел, в котором фиксировалось ежедневное выполнение всех необходимых действий. Так же скрупулёзно описано отношение маленького пациента к любым манипуляциям. Я зачитался и даже не заметил, как в комнату вошла жена. Отвлёкся от идеального архива – она смотрела в упор и молчала. Я смутился под этим взглядом, спешно перебирая уместные фразы.
– Я даже представить себе не мог, сколько ты делала ради его здоровья.
– Теперь можешь.
На исписанных мелким почерком страницах перечислялись возможные диагнозы и методы лечения. Всё-таки я боялся их. Достаточно прочитать эти страшные слова, чтобы представить ужас, через который она проходила днём.
Отдельный раздел посвящён медикаментозным терапиям. С какой-то монструозной педантичностью она описывала дозировки, указывала точное время, когда давала препараты, избегая округлений: 14:12, 09:03, 19:59. Она каждый раз описывала реакцию ребёнка, как задабривала его, что говорила перед приёмом очередной таблетки, перечисляла несработавшие методы.
Подробная хроника болезни впечатлила. Я ещё не оторвался от чтения, когда услышал:
– Не забудь её выкинуть.
– Что?
– Мне повторить или ты не согласен?
– Я хочу…
– А я не хочу… Не хочу больше видеть эту тетрадь. И ещё больше не хочу видеть, как её кто-то читает.
– Даже я?
– В первую очередь ты.
– Почему?
– Потому что это больно.
– Что именно?
– Вспоминать неизвестность, страх перед надвигающейся катастрофой, насквозь мокрые от слёз подушки. Или ты думаешь, что я дрыхла ночи напролёт, пока вы гуляли? И самое главное – я не хочу вспоминать, как в одиночку воюю со всем этим и некому даже рассказать об этом.
