Потрясение - страница 17

Он подошел к крошечному окну на кухне. Трещины в стеклах и щели в рамах были заклеены скотчем. На стене висела старая американская карта конца прошлого века. Он и раньше подходил к этой стене, он и раньше рассказывал дочери эту историю – много раз, а сколько – уже не помнил.

– Сибирь находилась в стране, которая раньше называлась Россией, а до этого – Советским Союзом. Вот она. – Он указал на огромную территорию, которая когда-то – до того, как растаяли льды и исчезли границы между государствами, – была Сибирью. Обвел ее границы указательным пальцем. Затем поднес его к свету и внимательно посмотрел на свою кожу. На пальце был порез, который так и не зажил толком, так и не затянулся, как шрамы на земле и в сердцах людей.

– А какие они были? Страны? В Советском Союзе было плохо жить? А в Сибири? А в Америке?

– Не знаю. Может, плохо, а может, и хорошо. Все зависит от того, кто рассказывает историю. Времена меняются.

– Ее рассказываешь ты.

– Государства были как звери, вечно охотящиеся друг на друга. Иногда одна страна становилась добычей для хищника, иногда другая; иногда обе, но ни одна об этом не подозревала. Государства возникали в результате войн и захвата власти. А Сибирь… Сибирь была энигмой…

– Что такое энигма?

– Кто рассказывает историю? – Он начал с начала. Как же сильно я люблю эту девочку. Иногда мне кажется, что в ней вся любовь, которая у меня осталась. Я ношу в своем сердце столько любви, что оно может разорваться. Именно это случается, когда любовь отчаянна, когда к ней примешивается животный страх.

– Сибирь была огромной; больше, чем просто место. Непознанный край. Вот что значит энигма. Люди жили там и умирали, а как – никто не знал. Их посылали туда, и они просто исчезали. Или образовывали странные колонии посреди пустоты. Край был покрыт льдом, но однажды лед начал таять, и то, что прежде было скрыто, стало явным. Люди узнали, что в этом загадочном краю есть жизнь после смерти.

Астер замолчал и задумался о том, что само их существование – отца, дочери – оставалось для него загадкой. Он помешал рагу. – Первые жители Сибири – самые-самые первые – покинули родные края, перешли перешеек, в ледниковый период называвшийся Берингийским, и дошли до Америки. Это случилось еще до того, как Америку назвали Америкой.

– Они могли приплыть и на лодке.

– Могли, – согласился он.

– Или добраться вплавь… – прошептала Лайсве, уткнувшись в деревянную столешницу, но голос ее прозвучал совсем неслышно.

– Что? – Астер помешивал рагу.

– А это место? Где мы сейчас. Это наш дом?

Снова это слово – дом. У них был дом, а потом утонул; потом все пошло на дно – язык, люди, его мертвая жена и все, что она знала о словах. Его маленький сын, теплый комочек, почти невесомый – он все потерял. Бездна разверзлась в его собственном сердце; оно стало полым, как гигантский пустой железный бак.

Кем стала бы его дочь, если бы ходила в школу, как дети ходили раньше, если бы сидела в классе и учила то, что преподавали в школах этого города – историю, географию, антропологию, происхождение стран и народов? Остались ли где-нибудь школы? Остались ли они там, откуда они уехали? Он мог сколько угодно расчесывать ее черные девичьи волосы, но все равно никогда бы не узнал, каково это – быть отцом двенадцатилетней девочки, чья жизнь из-за него свелась к выживанию.

Кожа вокруг его глаз натянулась. Он заскрежетал зубами, не желая мириться с правдой – с тем, что они вели тайную жизнь и много лет прожили в этом месте нелегально, без нужных документов. Впрочем, так бы они жили в любом другом месте. Границ больше не существовало; государственная система рухнула. Отец и дочь ютились в ветхом многоквартирном здании, добывали еду, одежду, кров трудом и натуральным обменом. Их существование висело на волоске.