– Успокойся, Рудокас, не стоит придавать снам столько много значения. В них лишь наши подсознательные страхи, не более того. Вот увидишь – все будет нормально. Все это ерунда. Снять тебя с караула я уже не могу. Через полчаса развод, сам понимаешь. Так что иди, успокойся, а я постараюсь разыскать для тебя что-нибудь успокоительное. А то совсем плохо выглядишь.
Он опустил голову. Постоял так несколько секунд и каким-то медленным, обреченным шагом вышел из кабинета. Секунды, в течение которых еще сохранялась надежда на понимание, неспешно растворились.
Примерно через час «Урал» увез очередную смену в караул № 2.
Для большинства солдат кульминацией этого дня стал вечерний просмотр в клубе киноленты «Греческая смоковница». Как такой фильм попал к нам в часть – лучше спросить у киномеханика, хитрого и изворотливого узбека Касимова, который подбирал репертуар по своему вкусу. Яркий мир Голливуда только еще входил в нашу жизнь – поэтому все солдаты, независимо от призыва, смотрели на экран обалдевшими глазами, не вполне еще веря, что теперь и у нас вот так запросто можно посмотреть на экране на красивых голых баб. Все мы были заложниками своего времени, все мы выросли в стране, где цензура очень ревниво заботилась о том, что нам можно, а что нельзя, пресекая на корню легальное распространение фильмов такого рода. Но теперь шлюзы были открыты. И мир Голливуда нахально врывался в наши сердца, удивляя, завораживая, заставляя совсем по другому смотреть на мир.
– Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает дежурный по части. – совершенно отчетливо услышал я справа от себя голос рядового Гулькина. Не повезло парню, попал сегодня во внутренний караул и лишился возможности посмотреть фильм.
– Хорошо, иду. – Недовольно сказал я. – Что случилось то, не знаешь?
Гулькин пожал плечами. В это время на экране шла очередная эротическая сцена. Солдат с интересом уставился на экран, не в силах оторваться.
– Пойдем, Гулькин. Служба есть служба, никуда не денешься. Еще успеешь насмотреться. Теперь этого у тебя никто не отнимет.
И мы вместе поспешили в дежурку.
В тесном помещении дежурки стоял тяжелый гул голосов – собравшиеся офицеры обсуждали какое-то важное происшествие.
– Машина с двумя тоннами взрывчатки куда-то запропа
стилась. – Ввел меня в курс событий дежурный по части, капитан Синичкин. – Со склада выехала, а на объекты не прибыла. По всем раскладам два часа назад должна была прибыть на шахту № 15, а ее там в глаза не видели. Бригадир смены на шахте позвонил своему начальству, то связалось с карьером, но и туда машина не заезжала. Самое странное, что и наш парень из сопровождения не отзывается по рации. Чёрте знает, что происходит!
– А где вторая машина?
– Какая вторая машина?
– Взрывчатку всегда возит две машины. Так положено. В каждую садится по караульному. Кстати, кто от нас был в сопровождении? – Спросил я.
– Рядовой Рудокас.
– А второй?
– Да не было никакого второго, и второй машины тоже не было.
– Как не было?!
– Да так, не было – и все тут. Прапорщик Зюзин доложил, что за взрывчаткой приехал только один грузовик. Он проверил документы, проследил за отгрузкой взрывчатки. Дал в сопровождение рядового Рудокаса, а второму солдату просто места в кабине не нашлось. А в кузове со взрывчаткой запрещено находиться. Вот и все.
«Вот и все» – эти три слова прозвучали как приговор. Еще ничего не было известно точно, но я уже чувствовал беду. Передо мной ясно стояло пепельно-бледное лицо рядового Рудокаса. В моем мозгу, как заезженная пластинка крутились его последние слова: «Не отправляйте меня в караул, товарищ старший лейтенант…»
