Поверь и увидишь: Путь ученого от атеизма к вере - страница 3

Утром, когда мы уезжали домой, нас разбудил телефонный звонок Дэвида Кассела, физика, который должен был стать моим руководителем.

«Доброе утро! – весело сказал он. – Ты уже выглядывал на улицу?»

«Нет», – ответил я, поспешно открывая жалюзи на большом окне нашего номера, за которым открывался заснеженный пейзаж.

«Добро пожаловать в Итаку!» – пропел профессор Кассел.

Выйдя из отеля, мы с отцом не смогли удержаться и принялись играть в снегу, как пара детей-переростков. Девушка за стойкой регистрации с недоумением смотрела на нас, и не без оснований. Как я узнал, к концу марта снег уже порядком надоедал жителям Итаки.

Через несколько месяцев, когда я вернулся в Корнелл один, чтобы приступить к учебе, мне казалось, что я выиграл в лотерею. Подумать только, этот маленький бродяга, взявшийся неизвестно откуда, собирался стать физиком!

Это было начало совершенно новой и совсем другой жизни, чем та, которую я вел прежде.

Я вырос в строгой семье пятидесятников, говорящих на испанском языке. Мой отец и оба деда были пасторами. Более того, на протяжении четырех десятилетий мой дед по отцовской линии, в честь которого меня назвали, был очень уважаемым президентом Concilio Latino Americano de Iglesias Cristianas (CLADIC) – старейшей в стране независимой испаноязычной организации пятидесятников, объединяющей церкви в США, Мексике и Центральной Америке[5]

Когда я рос, моя семья каждый день ходила в церковь, а службы были долгими и шумными. Я помню, как все прихожане, включая мою мать, исступленно подпрыгивали и экстатически говорили незнакомыми языками. Членам CLADIC запрещалось танцевать, смотреть телевизор и делать многое другое, что считалось вредным для психического и физического здоровья.

Библия утверждает, что есть семьи, в которых люди посвящают себя Богу поколение за поколением. Поэтому все мои знакомые ожидали, что я стану пастором и, возможно, когда-нибудь сменю своего деда на посту президента CLADIC.

Но я был предан науке, а не служению церкви и тому, что я считал древними верованиями. Хотя я и рос в строгой семье пятидесятников, мой разум, внимание и любопытство обитали совсем в другом месте. Меня завораживали цифры и логика, явления природы и научный метод. Постепенно я приобщался к научному мировоззрению, пока оно не стало моим собственным. К моменту окончания Калифорнийского университета я телом, разумом и душой принадлежал миру науки и атеизма, которые, как мне казалось, были неразделимы.

Поэтому, когда я уезжал из Лос-Анджелеса в Корнелл, мне было очень грустно прощаться с семьей и друзьями, но я был более чем счастлив оставить позади религию, которую так и не принял. Я также почувствовал облегчение, избавившись от необходимости идти в пасторы и ступить на стезю, которая меня совершенно не интересовала.

Одним словом, это был путь к свободе!

Когда после приезда в Итаку я понял, что там нет ни одной знакомой мне души, меня это вполне устроило. Даже больше чем устроило, поскольку это подчеркивало начало совершенно новой жизни. Моей жизни. Моей мечты. А мечтал я стать своего рода монахом. Ученым монахом.

Вдохновленный страстью и большим количеством кофеина, я проводил дни и ночи либо в аудитории, либо в лаборатории, похожей на подземелье, – прямо как доктор Франкенштейн! Спал я не более трех часов в сутки, как правило, с трех до шести часов утра.

Моя лаборатория ядерных исследований