Не знаю, к месту ли, не к месту, но мне тоже вспоминается одна такая плотоядная активистка моей собственной студенческой поры, правда, уже значительно более «вегетарианской», и связанное с ней групповое комсомольское собрание. Там тоже обсуждалось персональное дело одного нашего студента, имевшего репутацию стиляги и денди, но угораздившего незадолго перед тем ещё и попасть в газету. И хотя не он был героем той скандальной публикации, но всё-таки фамилия его там присутствовала – в связи с какой-то девицей сомнительного поведения, имевшей, в свою очередь, сомнительные связи с иностранцами. И не отреагировать на этот сигнал наша «первичка», конечно же не могла.
Но отреагировать-то можно было по-разному. Чисто формально, как тогда уже было принято и к чему склонялось большинство моих сокурсников – в конце концов, какое дело было нам до похождений этого волоокого красавчика, который ни с кем из нас даже и не водился, тщательно соблюдая разделявшую нас дистанцию. Но можно было подойти к вопросу и «принципиально», «по-комсомольски», что и постаралась претворить в жизнь наша воительница. Во всяком случае, она вкладывала в то собрание всю душу, невольно подзуживая при этом наших скромных, непритязательных девочек. «Но ведь ты с ней жил!» – заходясь от возмущения, кричала она ему в лицо. «Ты с ней жил!» – истерически наседала она, так что несчастный парень, обычно дерзкий и циничный, кажется, готов был провалиться сквозь землю.
И добилась-таки своего, переломив настроение собрания, проголосовавшего в конце концов за его исключение. Правда, только из комсомола, потому что в 50-е годы это не влекло уже за собой автоматически отчисления из института, как, скажем, в сороковые, так что наш «подсудимый» отделался, в сущности, лёгким испугом – этот комсомол, думаю, был ему нужен, как рыбке зонтик.
А участвовал ли в подобных судилищах Юра Зегрже? К счастью ли, к несчастью, но арест родителей снял с него эту тяжкую для комсомольца 30-х годов повинность. И если в университете его впоследствии восстановили, то в комсомол он уже не вернулся (а, может, и не очень стремился). А о чём он думал, как воспринимал царящий вокруг него шабаш – этого из писем узнать невозможно. Они вообще по преимуществу фактографичны и почти не содержат собственных мыслей и оценок. Ну разве что такие: «Татка 2-го мая вышла замуж, очень скоропалительно и неожиданно. Теперь уже все с этим примирились, но Татка, дура, непременно хочет иметь ребёнка и, кажется, успела его заполучить. У Мишки Ширямова тоже должен кто-то родиться. В общем, нарождаётся третье поколение, и мы становимся родителями».
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
