Повесть о незнаменитом выпускнике МГУ - страница 8
Был счастлив узнать, что ты, наконец, стала получать наши письма, а то тяжело было думать, что тебе кажется, будто мы о тебе забыли. Я тебе выслал рецептурный справочник и сборник пьес. Когда получишь – сообщи.
Ну, всего доброго, мамулька. Будь здорова и не скучай.
Целую тебя крепко- крепко. Твой Юра.
О своей необычайно успешной летней практике (и вправду успешной – в сущности, ведь готовый диплом) Юра напишет потом статью в газету «Московский университет» и вышлет экземпляр этой газеты за 11-е сентября 1940 года матери. Именно таким путем он и окажется в конце концов сохраненным в моём портфеле – четыре пожелтевших, истёршихся на сгибах странички малотиражной ведомственной газеты, добросовестно (и, пожалуй, добросовестней и откровеннее иных центральных) запечатлевшей атмосферу тяжких исторических сумерек, всё плотнее окутывавших полупридушенную и замордованную страну.
Каждый, кому довелось однажды пожить студенческой жизнью, помнит, должно быть, что нет времени приятнее и радостнее во всём учебном году, чем первая декада сентября. Посвящение в студенты только что принятых новичков. Волнующий сбор после каникул и летней практики старшекурсников. Оживлённые встречи, знакомства, обмен новостями и свежими впечатлениями…
Однако в старинных гулких корпусах на Моховой не до радости. Всего месяц назад 6 августа 1940 года арестован почитаемый во всём мире глава советских генетиков Николай Вавилов. В самом разгаре травля другого выдающегося биолога академика Н.К.Кольцова, основателя всемирно известной школы, чьи ученики возглавляют ведущие биологические кафедры МГУ. Отстранённый от должности директора созданного им Института экспериментальной биологии, он скоропостижно скончается от инфаркта в декабре того же года. Но всё это, как ни страшно оно звучит, только полбеды.
Настоящая беда подступает совсем с другой стороны, и её предвестником – опубликованный незадолго до выхода газетного номера печально известный Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Нечто вроде новейшего крепостного права для советских людей, а по сути – последний, завершающий штрих к переводу страны на негласное военное положение. Указом, в частности, предусмотрены драконовские наказания за прогулы и опоздания на работу, и мог ли главный вуз страны не откликнуться на это «мудрое и своевременное» решение Партии и Правительства, принятое к тому же «по инициативе профсоюзов»? Целая полоса «Московского университета» так и идёт под шапкой «Проверяем выполнение Указа Президиума Верховного Совета от 26 июня».
И чему же посвящена эта полоса? Вот названия некоторых заметок: «Прогульщики наказаны», «Вести строгий учёт рабочего времени», «Дисциплина улучшилась». «Коллектив антропологов, – говорится в одой из них, – с глубоким удовлетворением встретил Указ от 26 июня с.г. и неуклонно проводит его в жизнь. …Нечего греха таить: раньше в рабочее время в Институте и музее антропологии частенько имели место праздная болтовня между сотрудниками, ненужные хождения по коридорам. …Повысившаяся производительность труда даёт все основания полагать, что план музея на 1940 год будет выполнен».
А на мехмате и в практически неотделимом от него Институте механики по тому же поводу заведена табельная доска и журнал записи ухода по служебным делам. «Производительнее используют теперь рабочее время сотрудники лабораторий и других отделов факультета. Больше уже не увидишь человека, без дела ходящего по зданию, как часто бывало раньше».