– Я ненавижу их. Я буду их резать. Как шакалов. Всех зарежу. Всех до одного. И первым убью этого рыжего. Этого, который… – на Рашида накатила очередная волна бессильной ненависти. Он потряс в воздухе кулаками и уткнулся лицом в колени, вздрагивая от душивших его слез.
– Если хочешь, могу дать тебе нож, – предложил Михаил, – У меня есть нож. Небольшой, но если правильно применить, то достаточный. Лучше всего по горлу. Как барана. Скоро они уснут. Я знаю койку Ломтева. Я тебе покажу. Если ты хочешь.
– Да, мне нужен нож. Дай мне нож. Я должен убить эту собаку. Сегодня. Сейчас же. Я должен отомстить. Я должен смыть позор кровью. Я должен доказать, что я мужчина. У меня братья. Они не должны нести мой позор.
Михаил достал из кармана ножик с бордовой рукояткой и швейцарским красным крестом на белом щите.
– На, возьми. Острый. Горло перережет легко.
– Покажи мне его койку.
Рашид больше не всхлипывал. Глаза его стекленели. Словно сломалось у него внутри что-то, и одухотворяющая субстанция покинула рыхлое тело. Зажав в руке нож, он опал на холодную кафельную стену и окаменел. Только тихо шевелил губами, будто читая молитву. Михаил поймал себя на мысли, что он стал похож на притаившегося зверя.
В тихом коридоре загремели кирзовые сапоги, и послышался приглушенный смех. «Деды» шли отлить перед сном.
– Что салабоны, очухиваетесь? – осклабился Ломтев, – Ну, очухивайтесь, очухивайтесь. Впереди служба длинная. Два года. Служить Родине надо хорошо.
– Портянки «дедам» стирать чисто, – добавил Рыльников.
– Стряхивать концы, когда «деды» мочатся, – уточнил Головин.
– Ага, – согласился Рыльников, – чистыми руками.
– Тебе, козлу, руками, а мне пухлыми губами, – заржал Ломтев.
Так с шутками и прибаутками «деды» весело помочились и ушли спать.
Прошло что-то около часа.
– Думаю, он уже спит, – произнес Михаил.
– Пошли. Покажешь, – ответил Рашид.
Молча они шли вдоль стройного ряда коек. Все спали. Михаил похлопал рукой на спинке кровати и указал пальцем в сторону окна, мол, тут и, не останавливаясь, прошел дальше в темную глубину, где около самой стены остановился, скинул сапоги и быстро лег, практически не раздеваясь. Ему уже было все равно.
Рашид остановился. В руке нож. Он раскрыл его и стал медленно приближаться к изголовью. Казалось, минут пять он неподвижно простоял возле Ломтева, затем резко развернулся и стремительно выбежал из казармы.
* * *
Утром при построении обнаружили, что Рашид Расумбеков самовольно покинул расположение части.
На поиски беглеца снарядили команду. Лейтенант Голощекин, сержант Рыльников, ефрейтор Ломтев и еще двое проводников с овчарками. Михаил поймал себя на мысли, что немцы так же искали сбежавших из концлагеря военнопленных.
Искали Рашида недолго. Спустили по следу собак и под вечер вернулись, одни. Лейтенант Голощекин остался сопровождать раненого в больницу. К утру вернулся и он. Злой, бледный. Передал командование взводом Головину, заперся в штабе и практически сутки не появлялся.
Ломтев ходил гоголем и нахваливал своего Полкана.
– Мой зверь след взял сразу, как только мы тронулись, – рассказывал он собравшимся вокруг солдатам, развалившись на лавочке возле столовой и вальяжно затягиваясь сигаретой, – От него так просто не удерешь. Я его год натаскивал. Как чурка ни петлял, Полкан держал след. Я еле успевал за ним. Остальные на хвосте болтались. Полдня бежали. Все лесом. Все глубже. Два раза трясина такая попалась едва не сдох. А Полкан след держит. Вперед тянет. Вот-вот чурку за зад схватит. Зверь, не собака. Умотал вусмерть. Вылетаем на пригорок. Гляжу чурка впереди задом вихляет. Стой, мать твою, кричу. Он оглянулся. Увидел меня, нож выхватил. Ну, умора. На нас с Полканом с перочинным ножом. Чурка, она и есть чурка. Мало того умотал за день, так еще крысится. Ну, думаю, если я тобой займусь, совсем тебе хана будет. Сразу убью.
