надписью на обороте
маленькими буквами
почти каллиграфическим почерком
чернильным карандашом:
«Родная!
Пусть эта фотография напомнит тебе образ бойца,
который сражается за родину!»…
И еще остались тетради с конспектами лекций
написанными тоже чернильным карандашом
и с карандашными рисунками —
карикатурами на преподавателей…
Этот солдат с фотографии
маленькой, с детскую ладошку,
он никогда не увидит, как его сын,
красивый, как будто итальянсий киноактер,
празднует с друзьями в ресторане окончание
университета
Мой брат…
А я помню,
как он учил маленькую сестренку, меня,
танцевать Кукарачу под музыку черного круга,
который крутился на патефоне
Его черные, всегда начищенные
и почему-то очень юношеские туфли
били чечетку
Я поднимала высоко
прямые тонкие руки,
вертела кистями, кружилась,
и видела, как кружится розовая юбочка моего платья
И он смеялся своими строгими черными светлыми глазами,
как наша мама умела смеяться…
Но он не любил моего отца,
второго мужа нашей матери.
Она три раза была замужем.
Так получилось.
Мой брат…
Его бритва «Матадор»
с маленьким разноцветным человечком на маленьком
ярко-желтом конвертике.
Его красивые длинные галстуки
один был темный бордовый
с золотыми искрами…
Его диссертация о посольстве Спафария-Милеску в Китай
Строки его стихов —
«Над узорчатым Амоем зонт раскрылся золотой
Сны дворцов объял покой…»
И еще —
«Крикнуть миру Ave, Caesar,
morituri te salutant!»…
Всё это обрывками осталось в моей памяти.
А молодой солдат-татарин, его отец,
никогда обо всем этом не узнал.
И никогда не увидел,
как я, взрослая девушка, читаю письмо
о том, что мой старший брат,
которому только тридцать пять лет,
а мне двадцать,
покончил с собой,
и не могу поверить!..
